.. Я уведомлял сюда моего старика, но он по своему обыкновению
кажется...
- Петруша! - вскричал Степан Трофимович, мгновенно выходя из
оцепенения; он сплеснул руками и бросился к сыну. - Pierre, mon enfant, а
ведь я не узнал тебя! - сжал он его в объятиях, и слезы покатились из глаз
его.
- Ну, не шали, не шали, без жестов, ну и довольно, довольно, прошу
тебя, - торопливо бормотал Петруша, стараясь освободиться из объятий.
- Я всегда, всегда был виноват пред тобой!
- Ну и довольно; об этом мы после. Так ведь и знал, что зашалишь. Ну
будь же немного потрезвее, прошу тебя.
- Но ведь я не видал тебя десять лет!
- Тем менее причин к излияниям...
- Mon enfant!
- Ну верю, верю, что любишь, убери свои руки. Ведь ты мешаешь другим...
Ах, вот и Николай Всеволодович, да не шали же, прошу тебя наконец!
Николай Всеволодович действительно был уже в комнате; он вошел очень
тихо и на мгновение остановился в дверях, тихим взглядом окидывая собрание.
Как и четыре года назад, когда в первый раз я увидал его, так точно и
теперь я был поражен с первого на него взгляда. Я ни мало не забыл его; но,
кажется, есть такие физиономии, которые всегда, каждый раз, когда
появляются, как бы приносят с собою нечто новое, еще не примеченное в них
вами, хотя бы вы сто раз прежде встречались. Повидимому, он был всЈ тот же
как и четыре года назад: так же изящен, так же важен, так же важно входил,
как и тогда, даже почти так же молод. Легкая улыбка его была так же
официально ласкова и так же самодовольна; взгляд так же строг, вдумчив и как
бы рассеян. Одним словом, казалось, мы вчера только расстались. Но одно
поразило меня: прежде хоть и считали его красавцем, но лицо его
действительно "походило на маску", как выражались некоторые из злоязычных
дам нашего общества. Теперь же, - теперь же, не знаю почему, он с первого же
взгляда показался мне решительным, неоспоримым красавцем, так что уже никак
нельзя было сказать, что лицо его походит на маску. Не оттого ли, что он
стал чуть-чуть бледнее чем прежде и, кажется, несколько похудел? Или может
быть какая-нибудь новая мысль светилась теперь в его взгляде?
- Николай Всеволодович!-вскричала, вся выпрямившись и не сходя с
кресел, Варвара Петровна, останавливая его повелительным жестом, -
остановись на одну минуту!
Но чтоб объяснить тот ужасный вопрос, который вдруг последовал за этим
жестом и восклицанием, - вопрос, возможности которого я даже и в самой
Варваре Петровне не мог бы предположить, - я попрошу читателя вспомнить, что
такое был характер Варвары Петровны во всю ее жизнь и необыкновенную
стремительность его в иные чрезвычайные минуты. Прошу тоже сообразить, что,
несмотря на необыкновенную твердость души и на значительную долю рассудка и
практического, так сказать, даже хозяйственного такта, которыми она
обладала, всЈ-таки в ее жизни не переводились такие мгновения, которым она
отдавалась вдруг вся, всецело и, если позволительно так выразиться,
совершенно без удержу. |