Николай Всеволодович продолжал молчать; но гость, очевидно, сказал уже
всЈ, для чего пришел, и глядел в упор, ожидая ответа.
- Если не ошибаюсь (впрочем это слишком верно), Лизавета Николаевна уже
обручена с вами, - проговорил наконец, Ставрогин.
- Помолвлена и обручилась, - твердо и ясно подтвердил Маврикий
Николаевич.
- Вы... поссорились?.. Извините меня, Маврикий Николаевич.
- Нет, она меня "любит и уважает", ее слова. Ее слова драгоценнее
всего.
- В этом нет сомнения.
- Но знайте, что если она будет стоять у самого налоя под венцом, а вы
ее кликнете, то она бросит меня и всех и пойдет к вам.
- Из-под венца?
- И после венца.
- Не ошибаетесь ли?
- Нет. Из-под беспрерывной к вам ненависти, искренней и самой полной,
каждое мгновение сверкает любовь и... безумие... самая искренняя и безмерная
любовь и - безумие! Напротив, из-за любви, которую она ко мне чувствует,
тоже искренно, каждое мгновение сверкает ненависть - самая великая! Я бы
никогда не мог вообразить прежде все эти... метаморфозы.
- Но я удивляюсь, как могли вы, однако, придти и располагать рукой
Лизаветы Николаевны? Имеете ли вы на то право? Или она вас уполномочила?
Маврикий Николаевич нахмурился и на минуту потупил голову.
- Ведь это только одни слова с вашей стороны, - проговорил он вдруг, -
мстительные и торжествующие слова; я уверен, вы понимаете недосказанное в
строках, и неужели есть тут место мелкому тщеславию? Мало вам
удовлетворения? Неужели надо размазывать, ставить точки на i. Извольте, я
поставлю точки, если вам так нужно мое унижение: правая не имею, полномочие
невозможно; Лизавета Николаевна ни о чем не знает, а жених ее потерял
последний ум и достоин сумасшедшего дома, и в довершение сам приходит вам об
этом рапортовать. На всем свете только вы одни можете сделать ее счастливою,
и только я один - несчастною. Вы ее оспариваете, вы ее преследуете, но не
знаю почему не женитесь. Если это любовная ссора, бывшая за границей, и,
чтобы пресечь ее, надо принести меня в жертву, - приносите. Она слишком
несчастна, и я не могу того вынести. Мои слова не позволение, не
предписание, а потому и самолюбию вашему нет оскорбления. Если бы вы хотели
взять мое место у налоя, то могли это сделать безо всякого позволения с моей
стороны, и мне, конечно, нечего было приходить к вам с безумием. Тем более,
что и свадьба наша после теперешнего моего шага уже никак невозможна. Не
могу же я вести ее к алтарю подлецом? То, что я делаю здесь, и то, что я
предаю ее вам, может быть, непримиримейшему ее врагу, на мой взгляд такая
подлость, которую я, разумеется, не перенесу никогда.
- Застрелитесь, когда нас будут венчать?
- Нет, позже гораздо. К чему марать моею кровью ее брачную одежду. |