|
Я знаю только, что из убеждения... из твердого. Но если вы чувствуете потребность так-сказать излить себя, я к вашим услугам... Только надо иметь в виду время... - Который час? - Ого, ровно два, - посмотрел на часы Петр Степанович и закурил папиросу. "Кажется, еще можно сговориться", подумал он про себя. - Мне нечего тебе говорить, - пробормотал Кириллов. - Я помню, что тут что-то о боге... ведь вы раз мне объясняли; даже два раза. Если вы застрелитесь, то вы станете богом, кажется так? - Да, я стану богом. Петр Степанович даже не улыбнулся; он ждал; Кириллов тонко посмотрел на него. - Вы политический обманщик и интриган, вы хотите свести меня на философию и на восторг, и произвести примирение, чтобы разогнать гнев, и, когда помирюсь, упросить записку, что я убил Шатова. Петр Степанович ответил почти с натуральным простодушием: - Ну, пусть я такой подлец, только в последние минуты не всЈ ли вам это равно, Кириллов? Ну, за что мы ссоримся, скажите пожалуста: вы такой человек, а я такой человек, что ж из этого? И оба вдобавок... - Подлецы. - Да, пожалуй и подлецы. Ведь вы знаете, что это только слова. - Я всю жизнь не хотел, чтоб это только слова. Я потому и жил, что всЈ не хотел. Я и теперь каждый день хочу, чтобы не слова. - Что ж, каждый ищет где лучше. Рыба... то-есть каждый ищет своего рода комфорта; вот и всЈ. Чрезвычайно давно известно. - Комфорта, говоришь ты? - Ну, стоит из-за слов спорить. - Нет, ты хорошо сказал; пусть комфорта. Бог необходим, а потому должен быть. - Ну, и прекрасно. - Но я знаю, что его нет и не может быть. - Это вернее. - Неужели ты не понимаешь, что человеку с такими двумя мыслями нельзя оставаться в живых? - Застрелиться что ли? - Неужели ты не понимаешь, что из-за этого только одного можно застрелить себя? Ты не понимаешь, что может быть такой человек, один человек из тысячи ваших миллионов, один, который не захочет и не перенесет. - Я понимаю только, что вы, кажется, колеблетесь... Это очень скверно. - Ставрогина тоже съела идея, - не заметил замечания Кириллов, угрюмо шагая по комнате. - Как? - навострил уши Петр Степанович, - какая идея? Он вам сам что-нибудь говорил? - Нет, я сам угадал: Ставрогин если верует, то не верует, что он верует. Если же не верует, то не верует, что он не верует. - Ну, у Ставрогина есть и другое, поумнее этого... - сварливо пробормотал Петр Степанович, с беспокойством следя за оборотом разговора и за бледным Кирилловым. "Чорт возьми, не застрелится", думал он, "всегда предчувствовал; мозговой выверт и больше ничего; экая шваль народ!" - Ты последний, который со мной: я бы не хотел с тобой расстаться дурно, - подарил вдруг Кириллов. |
