|
"Вот вы, Степан Трофимович, изволили спросить эту комнату для одного себя-с... Я только потому, чтобы предупредить-с... Там в той комнате уже есть приезжие, один пожилой человек и один молодой человек, да какая-то госпожа с детьми, а к завтраму полная изба наберется до двух часов, потому что пароход, так как два дня не приходил, так уж наверно завтра придет. Так за особую комнату и за то, что вы вот спросили у них обедать-с и за обиду всем проезжим они столько с вас потребуют, что и в столицах не слыхано-с"... Но он страдал, страдал истинно: - Assez, mon enfant, я вас умоляю; nous avons notre argent, et après - et après le bon Dieu. И я даже удивляюсь, что вы, с возвышенностию ваших понятий... Assez, assez, vous me tourmentez, - произнес он истерически: - пред нами вся наша будущность, а вы... вы меня пугаете за будущее... Он тотчас же стал излагать всю историю, до того торопясь, что сначала даже и понять было трудно. Продолжалась она очень долго. Подавали уху, подавали курицу, подали наконец самовар, а он всЈ говорил... Несколько странно и болезненно у него выходило, да ведь и был же он болен. Это было внезапное напряжение умственных сил, которое, конечно, - и это с тоской предвидела Софья Матвеевна во всЈ время его рассказа, - должно было отозваться тотчас же потом чрезвычайным упадком сил в его уже расстроенном организме. Начал он чуть не с детства, когда "с свежею грудью бежал по полям"; через час только добрался до своих двух женитьб и берлинской жизни. Я впрочем не посмею смеяться. Тут было для него действительно нечто высшее и, говоря новейшим языком, почти борьба за существование. Он видел пред собою ту, которую он уже предызбрал себе в будущий путь, и спешил, так сказать посвятить ее. Его гениальность не должна была более оставаться для нее тайною... Может быть он сильно насчет Софьи Матвеевны преувеличивал, но он уже избрал ее. Он не мог быть без женщины. Он сам по лицу ее ясно видел, что она совсем почти его не понимает, и даже самого капитального. "Се n'est rien, nous attendrons, а пока она может понять предчувствием"... - Друг мой, мне всего только и надо одно ваше сердце! - восклицал он ей, прерывая рассказ, - и вот этот теперешний, милый, обаятельный взгляд, каким вы на меня смотрите. О, не краснейте! Я уже вам сказал... Особенно много было туманного для бедной попавшейся Софьи Матвеевны, когда история перешла чуть не в целую диссертацию о том, как никто и никогда не мог понять Степана Трофимовича, и как "гибнут у нас в России таланты". Уж очень было "такое всЈ умное-с", передавала она потом с унынием. Она слушала с видимым страданием, немного вытаращив глаза. Когда же Степан Трофимович бросился в юмор и в остроумнейшие колкости насчет наших "передовых и господствующих", то она с горя попробовала даже раза два усмехнуться в ответ на его смех, но вышло у ней хуже слез, так что Степан Трофимович даже наконец сам сконфузился и тем с большим азартом и злобой ударил на нигилистов и "новых людей". |
