Я с любопытством прошел мимо дверей
Лебядкина, под влиянием давешних рассказов. В конце концов я решил зайти
завтра пораньше. Да и на записку, правда, я не очень надеялся; Шатов мог
пренебречь, он был такой упрямый, застенчивый. Проклиная неудачу и уже
выходя из ворот, я вдруг наткнулся на господина Кириллова; он входил в дом и
первый узнал меня. Так как он сам начал расспрашивать, то я и рассказал ему
всЈ в главных чертах и что у меня есть записка.
- Пойдемте, - сказал он, - я всЈ сделаю.
Я вспомнил, что он, по словам Липутина, занял с утра деревянный флигель
на дворе. В этом флигеле, слишком для него просторном, квартировала с ним
вместе какая-то старая, глухая баба, которая ему и прислуживала. Хозяин дома
в другом новом доме своем и в другой улице содержал трактир, а эта старуха,
кажется, родственница его, осталась смотреть за всем старым домом. Комнаты
во флигеле были довольно чисты, но обои грязны. В той, куда мы вошли, мебель
была сборная, разнокалиберная и совершенный брак: два ломберных стола, комод
ольхового дерева, большой тесовый стол из какой-нибудь избы или кухни,
стулья и диван с решетчатыми спинками и с твердыми кожаными подушками. В
углу помещался старинный образ, пред которым баба еще до нас затеплила
лампадку, а на стенах висели два больших, тусклых, масляных портрета, один
покойного императора Николая Павловича, снятый, судя по виду, еще в
двадцатых годах столетия; другой изображал какого-то архиерея.
Господин Кириллов, войдя, засветил свечу и из своего чемодана,
стоявшего в углу и еще не разобранного, достал конверт, сургуч и хрустальную
печатку.
- Запечатайте вашу записку и надпишите конверт.
Я было возразил, что не надо, но он настоял. Надписав конверт, я взял
фуражку.
- А я думал, вы чаю, - сказал он, - я чай купил. Хотите?
Я не отказался. Баба скоро внесла чай, то-есть большущий чайник горячей
воды, маленький чайник с обильно заваренным чаем, две большие каменные,
грубо разрисованные чашки, калач и целую глубокую тарелку колотого сахару.
- Я чай люблю, - сказал он, - ночью, много; хожу и пью; до рассвета. За
границей чай ночью неудобно.
- Вы ложитесь на рассвете?
- Всегда; давно. Я мало ем; всЈ чай. Липутин хитер, но нетерпелив.
Меня удивило, что он хотел разговаривать; я решился воспользоваться
минутой.
- Давеча вышли неприятные недоразумения, - заметил я.
Он очень нахмурился.
- Это глупость; это большие пустяки. Тут всЈ пустяки, потому что
Лебядкин пьян. Я Липутину не говорил, а только объяснил пустяки; потому что
тот переврал. У Липутина много фантазии, вместо пустяков горы выстроил. Я
вчера Липутину верил.
- А сегодня мне? - засмеялся я.
- Да ведь вы уже про всЈ знаете давеча. Липутин или слаб, или
нетерпелив, или вреден, или... завидует. Последнее словцо меня поразило. |