|
Меня бог всю жизнь мучил, - заключил он вдруг с удивительною экспансивностью. - А скажите, если позволите, почему вы не так правильно по-русски говорите? Неужели за границей в пять лет разучились? - Разве я неправильно? Не знаю. Нет не потому, что за границей. Я так всю жизнь говорил... мне всЈ равно. - Еще вопрос более деликатный: я совершенно вам верю, что вы не склонны встречаться с людьми и мало с людьми говорите. Почему вы со мной теперь разговорились? - С вами? Вы давеча хорошо сидели и вы... впрочем всЈ равно... вы на моего брата очень похожи, много, чрезвычайно, - проговорил он покраснев; - он семь лет умер; старший, очень, очень много. - Должно быть, имел большое влияние на ваш образ мыслей. - Н-нет, он мало говорил; он ничего не говорил. Я вашу записку отдам. Он проводил меня с фонарем до ворот, чтобы запереть за мной. "Разумеется, помешанный", решил я про себя. В воротах произошла новая встреча. IX. Только что я занес ногу за высокий порог калитки, вдруг чья-то сильная рука схватила меня за грудь. - Кто сей? - заревел чей-то голос, - друг или недруг? Кайся! - Это наш, наш! - завизжал подле голосок Липутина - это господин Г-в, классического воспитания и в связях с самым высшим обществом молодой человек. - Люблю коли с обществом, кла-сси-чес... значит, о-бра-зо-о- ваннейший... отставной капитан Игнат Лебядкин, к услугам мира и друзей... если верны, если верны, подлецы! Капитан Лебядкин, вершков десяти росту, толстый, мясистый, курчавый, красный и чрезвычайно пьяный, едва стоял предо мной и с трудом выговаривал слова. Я впрочем его и прежде видал издали. - А, и этот! - взревел он опять, заметив Кириллова, который всЈ еще не уходил с своим фонарем; он поднял было кулак, но тотчас опустил его. - Прощаю за ученость! Игнат Лебядкин - обра-зо-о-ван-нейший... Любви пылающей граната Лопнула в груди Игната. И вновь заплакал горькой мукой По Севастополю безрукий. - Хоть в Севастополе не был и даже не безрукий, но каковы же рифмы! - лез он ко мне с своею пьяною рожей. - Им некогда, некогда, они домой пойдут, - уговаривал Липутин, - они завтра Лизавете Николаевне перескажут. - Лизавете!.. - завопил он опять; - стой-нейди! Варьянт: И порхает звезда на коне В хороводе других амазонок; Улыбается с лошади мне Ари-сто-кратический ребенок. "Звезде-амазонке". - Да ведь это же гимн! Это гимн, если ты не осел! Бездельники не понимают! Стой! - уцепился он за мое пальто, хотя я рвался изо всех сил в калитку, - передай, что я рыцарь чести, а Дашка. |
