Билл остолбенел. Люди стояли на поляне под палящим июньским солнцем. Ни у кого в руках ни винтовки, ни дробовика!

Совершенно безоружные...

Все ясно! Это уже не соседи, это просто любопытные зрители, которые рады всякому случаю встряхнуться и развеять скуку своего однообразного существования. Явились все как один. Сгрудились, толпятся, опасаются упустить какую-либо подробность. Разгоряченные, как гончие псы на охоте... Лишились своих самогонных аппаратов, потому что он – тот еще фрукт! – отказывается отдать своре бандюков свой бурбон за просто так. Каково, а?

Билл смотрел в бинокль на соседей и глазам своим не верил. Театр, кино... Приветствуют друг друга, улыбаются с напускной непринужденностью и дружелюбием, которые явно пускаются в ход для данного случая. Слишком очевидно, что почти все они делают над собой усилие, стараясь казаться веселыми и сердечными. Однако хорошо владеют собой и – черт возьми! – успешно сохраняют честное и искреннее выражение лица.

Когда на поляне суета и оживление достигли наивысшего предела, Билл перестал смотреть в окно, сел на пол, привалившись спиной к стене.

Его терзали странные и противоречивые чувства. Он был очень взволнован и вместе с тем подавлен. Его угнетала мысль об этой толпе, об этих людях, которые явились сюда, побуждаемые, главным образом, любопытством. Однако, если раззадорить, а это может сделать всякий, они окажутся способны и на убийство. Правда, у каждого не столько отваги, сколько желания позаимствовать отвагу у других. Наверняка все считают, что надо что-то предпринять, но никому не хочется лезть на рожон.

Вот комната, где он родился. Последние четыре года он спит в этой постели почти каждую ночь. За прошедшие сутки поспать ему удалось не больше часа. Со вчерашнего ужина он ничего не ел, хотя голода и не чувствует. Что же он, собственно говоря, здесь делает, зачем торчит в своей спальне? В любой момент его могут застрелить, а соседи палец о палец не ударят, чтобы отвести от него беду.

Потом очевидцы будут рассказывать, как он держался, и кто-нибудь обязательно спросит: "Хорошо, а где он сейчас?" Ответят, мол, похоронили, потому что его убили. Убили? Да, убили. Билл Мартин просто болван, что не сдался. Кто же еще, как не болван?

Во всяком случае, трусом его не назовешь.

Трусом – нет, а дураком – пожалуй.

Билл твердо знал только одно, что он устал. Он то и дело бросал взгляды на постель. Так хочется накрыться с головой одеялом и спать, спать, спать. Но ему придется выбирать. Кем он хочет остаться в памяти людей? Храбрецом или дураком? Ну и конечно, надо решить, заботит его мнение людей или нет.

Одну группу образовали Бад Блэкуэлл с отцом, Вирджил Уортман и еще несколько человек. Они уселись на корточках с той стороны, где травянистый склон холма языком вдавался в выгон Билла. Щурясь на солнце, глазели по сторонам. Время от времени то один, то другой поднимались, чтобы поразмяться либо выплюнуть табачную жвачку. Им-то казалось, будет на что посмотреть, а оказывается, совсем, ну совсем ничего не происходит!

Другие чувствовали примерно то же самое. Один парень заявил, что, если в скором времени не начнется стрельба, он отправляется домой собирать жучков с табака. Некоторые успели проголодаться и стали ворчать, мол, надо было захватить с собой бутерброды. Кое у кого из мужчин оказались при себе бутыли с самогоном, их пускали по кругу. Но воды, похоже, никто захватить не догадался. Кто-то сказал, что до колонки Билла Мартина – рукой подать. Все сочли это хорошей шуткой, Боб Кронин из "Вершков и корешков" предложил взять у него в грузовике кусок брезента, натянуть на колья, а то парочка пожилых леди, прикрывших головы кусками картона, того и гляди испустят дух от жары. Наконец, к Уортманам послали какого-то мальчугана за водой.

Один парень пялился-пялился на дом Билла, а потом и говорит, мол, хозяин в безвыходном положении и деваться ему некуда.