|
В тот же день Тадаси обсудил свои планы с матерью, и она поняла его. Мать Тадаси собиралась в Огайо, к своей сестре, и потому охотно смирилась с тем, что сын отправится в Нью‑Джерси и даже женится на старшей дочери Танака. Сначала женщина думала, что он говорит о Хироко, и не скрывала! недовольства, помня о существовании Тойо, но когда узнала, что сын влюблен в Салли, обрадовалась и пожелала ему счастья. Салли и Тадаси ликовали. Теперь вся семья была в сборе – кроме Хироко. Она по‑прежнему настаивала на том, что должна вернуться в Сан‑Франциско.
– Позднее я всегда смогу присоединиться к вам, – снова пообещала она. Но теперь ей не терпелось увидеть места, где она когда‑то бывала, – воспоминания вызывали у нее сладкую грусть. Даже здесь, в лагере, видя кого‑нибудь из знакомых, Хироко вспоминала, что вскоре уедет и никогда больше не увидится с этим человеком. Все чаще она плакала, подхватив на руки Тойо. Вскоре он будет единственным знакомым и любимым для нее существом в большом городе Хироко надеялась, что Тойо никогда не вспомнит место, где он родился, и уроки, которые усвоил в лагере. В Новый год они отправились в храм и отметили годовщину смерти Такео, а затем побывали на кладбище. Рэйко было горестно уезжать, оставляя мужа здесь, однако делать было нечего – она могла увезти с собой лишь воспоминания в сердце. Они долго стояли у могилы, а затем дети оставили Рэйко наедине с Таком. Земля вокруг затвердела и замерзла, как год назад, во время похорон. Вернувшись в свое крохотное жилище, семья начала укладывать вещи. Сборы заняли всего два дня. Большинство вещей они раздали, многие из них были бесполезны. Им хотелось сохранить совсем немногое, так что львиную долю работы занимала сортировка. Кто‑то нашел старый чемодан, и Рэйко складывала туда одежду, а Хироко уложила еще один кукольный домик для Тами – сейчас это был просто сувенир, вряд ли девочка удосужится даже распаковать его. Все вещи Хироко и Тойо поместились в одну сумку, ту самую, которую Хироко привезла с собой. Этих вещей было так мало, что ей не требовался чемодан. Рэйко дала ей двести долларов, чтобы продержаться, пока Хироко не найдет работу, и Хироко сложила их в сумочку. Родственники из Нью‑Джерси прислали им пятьсот долларов на дорогу и сказали, что будут рады прислать больше, если потребуется. Но купить предстояло только билеты на поезд. Рэйко решила добраться поездом до Нью‑Джерси, выехав из Сакраменто. На следующий день предстоял отъезд. Утром пришел Тадаси со своими вещами и помог закончить сборы. Рэйко отдала свою хибати[4] соседям – она купила ее у семьи, уехавшей в Японию в самом начале пребывания на озере Тьюл, а старые игрушки подарила семье, живущей через дорогу. Фотография Кена уже покоилась в ее сумке, воспоминания – в сердце, вместе с памятью о муже. Наконец, покончив с делами, они в последний раз обошли две крохотные комнаты, в которых прожили два года. Соломенные матрасы были убраны, железные кровати стояли с голыми сетками, татами, которые сплела Хироко, исчезли, кухонная утварь была роздана или выброшена. Чемодан и сумки стояли на крыльце, комнаты были пусты. – Забавно, – проговорила Салли, глядя на мать. – Никогда бы не подумала, что мне будет так грустно уезжать отсюда. – Покидать дом всегда трудно… некоторое время здесь был наш дом… – Для Рэйко это время было очень долгим, как и для остальных. Хироко плача попрощалась с сестрами из лазарета, особенно с Сандрой. Здесь родился ее ребенок, и, несмотря на страдания, Хироко было о чем вспомнить. Здесь у нее появились друзья, они шутили, играли, смеялись за колючей проволокой, под постоянным надзором охранников. – Ну, вы готовы? – негромко спросил Тадаси. Он уже попрощался с матерью – та уехала в Огайо еще вчера. |
