Хироко шла по улице, направляясь к дому и ведя за руку Тойо, когда два пожилых мужчины пробежали мимо, выкрикивая по‑японски:

– Все кончилось! Кончилось! Мы свободны!

– Война кончилась? – спросила им вслед Хироко.

– Нет. – Один из мужчин обернулся. – Нас отпускают!

Они убежали, а Хироко поспешила расспросить кого‑нибудь еще. Повсюду люди собирались в стайки, шумно спорили, даже расспрашивали охранников. Охранники всегда были на месте, наблюдали за пленниками с башен и на улицах, и иногда ненадолго забывалось, что они вооружены. Привыкнуть к этому для Хироко было труднее всего, но сейчас она даже не замечала направленных на людей автоматов.

Солдат объяснял, что президент Рузвельт подписал указ, а генерал‑майор Пратт, сменивший на посту Девитта, издал постановление за номером 21, восстанавливающее право эвакуированных лиц вернуться домой или жить, где они пожелают. Второго января было отменено положение о контрабанде: японцы могли иметь фотоаппараты, драгоценности и оружие. Но что еще важнее, они могли вернуться домой. К концу 1945 года предстояло закрыть все лагеря. Комиссия побуждала людей разъезжаться как можно скорее, что во многих случаях оказалось труднее, чем предполагалось. Зато в официальных документах говорилось, что все «преданные» японцы могут покинуть лагеря для интернированных, как только пожелают. Хироко, которая уже давно, подписала присягу, теперь могла быть свободна, несмотря на иностранное гражданство.

– Прямо сейчас? – Не могла она поверить солдату, – Сию же минуту? Если я захочу, я могу просто уйти отсюда?

– Правильно, если вы подписали присягу, – подтвердил солдат. – Все кончено. – Окинув ее странным взглядом, он задал вопрос, на который Хироко не сумела ответить:

– Куда же вы поедете? – Он месяцами исподтишка наблюдал за Хироко и восхищался ею. Она была прелестна.

– Не знаю, – задумчиво ответила она. Куда ей было уезжать? Война еще продолжалась, вернуться в Японию, к родителям, она не могла. Питер по‑прежнему воевал в Европе. Хироко старалась не вспоминать о трехмесячном молчании. Этим вечером они с Рэйко долго говорили о том, как поступить дальше. У них почти не осталось денег, а к деньгам Така и тем, что лежали в банке, на счету, открытом на имя Питера, доступа не предвиделось – без присутствия самого Питера взять их было невозможно. Пока Питер был жив, а Хироко надеялась на это, его родственники тоже не могли забрать себе эти деньги. Положение было неловким. У Рэйко не было других родственников в Калифорнии: кто‑то жил в Нью‑Йорке, в Нью‑Джерси, вот и все. Ехать оказалось некуда, нигде их не ждали.

После нескольких лет, проведенных в заключении, мечтающие о свободе пленники вдруг поняли, что им некуда деваться. У всех возникали подобные проблемы: родственники жили или в Японии, или вместе с ними. Мало у кого имелась родня на востоке, но, поскольку японцам по‑прежнему предлагали работу на военных заводах, никто не желал отправляться на восток – неизвестно, что встретит их на новом месте.

– Так куда же нам деваться? – спрашивала Рэйко, обсуждая с семьей неожиданно возникшую проблему. В Пало‑Альто у них не осталось ничего.

– Почему бы вам не написать родственникам в Нью‑Йорк и Нью‑Джерси? – предложила Хироко. Так Рэйко и сделала. Вскоре пришел ответ – родственники соглашались принять их. Двоюродная сестра Рэйко из Нью‑Джерси работала медсестрой и пообещала подыскать Рэйко работу. Все казалось таким простым, что Рэйко только удивлялась, почему не решилась отправиться туда сразу же. Но, разумеется, к тому времени, как они поняли, что отъезд необходим, их уже лишили свободы передвижения. «Добровольное переселение» в начале казавшееся бессмысленным, три года спустя, после всего, что они узнали и испытали, стало представляться единственным шансом.