В коридорах не прекращались крики и плач, и чувствуя, как слезы катятся по щекам, Хироко скользнула обратно в свою комнату, теряясь в догадках, что все это значит. Что же произошло? Неужели и вправду началась война? А как же ее родители? Сможет ли она уехать домой? Или полиция, арестует ее? Может быть, ее посадят в тюрьму или вышлют из страны? Неужели Юдзи пойдет воевать? Последствия казались невообразимыми, внезапно все, что она слышала месяцами о переговорах с Японией, разорванных соглашениях в Европе, о Гитлере, Муссолини и Сталине, соединилось. В мире разразилась война, и частью этой войны стала Хироко.

Но самым страшным было то, что она оказалась врагом в чужой стране, а от родителей ее отделяли четыре тысячи миль.

Прошел еще час, прежде чем она вернулась в коридор, успев одеться. Многие девушки разошлись по комнатам, но некоторые по‑прежнему стояли кучками, переговаривались, плакали и слушали радио. Хироко боялась подойти к ним и вдруг увидела одну из девушек, с которыми играла ;в теннис, – она тоже была родом с Гавайских островов и сейчас горько плакала. Еще два часа назад она была одной из новых подруг Хироко, а теперь, во время войны, они стали врагами. Девушка вскинула голову и с нескрываемой ненавистью взглянула на Хироко.

– Как ты смеешь смотреть на нас! Может быть, мои родители уже погибли… и это сделала ты! – Обвинение было лишено всякой логики, но в этот день над рассудком преобладали эмоции. Другие гавайянки выбежали из комнат и тоже, закричали, и, безудержно всхлипывая, Хироко в ужасе бросилась обратно.

Весь день она не выходила из комнаты, слушая радио.

Продолжали поступать страшные сообщения, но по крайней мере налета авиации на Калифорнию так и не произошло. На улицах творилась паника, люди запрокидывали головы, стараясь высмотреть вражеские бомбардировщики. Была объявлена мобилизация, весь день полицейские участки и пожарные команды осаждали штатские, выражая желание добровольно участвовать в строительстве оборонных цепей. США еще никогда не подвергались нападению на своей территории, никто из жителей страны не видел ничего подобного.

Днем Так и Рэйко пытались позвонить Хироко, но некому было подозвать се к телефону. Говорили, что линии держат свободными для экстренных случаев, и Так побоялся привлекать внимание к Хироко. Он думал, что после случившегося Хироко ждет самое плохое, тревожился весь день, но не хотел уезжать в колледж, оставив жену одну с детьми. Вся семья была встревожена, но только за судьбу Соединенных Штатов. У них не осталось родственников в Японии, кроме отца Хироко. Такео безуспешно пытался связаться и с ним и наконец решил дать телеграмму, прося подтвердить, что с ними все хорошо, и сообщить, как теперь быть с Хироко.

Если США объявили войну Японии, что казалось неизбежным, Так считал, что Хироко безопаснее оставаться в Америке, но, с другой стороны, он не был уверен, что власти позволят ей остаться. Эта дилемма должна была разрешиться, как только что‑нибудь выяснится.

Только после шести часов вечера Так наконец смог связаться с Хироко – к тому времени она пребывала в истерике.

Она весь день просидела в комнате, боясь выйти и подвергнуться нападению за то, что армия ее народа совершила в Пирл‑Харборе. В комнату никто не заходил.

Хироко беспокоилась, почему ей не звонят из дома. Она сидела и всхлипывала, пока наконец одна из старост не пришла сказать, что звонит дядя Хироко, и безмолвно проводила ее вниз. Взяв трубку, Хироко была способна лишь всхлипывать и по‑японски объяснять дяде, как все ужасно, как она тревожится за родственников и родителей. В эти минуты она не помнила ни слова по‑английски. Юная девушка оказалась одна в чужой стране, среди врагов и чужаков. По крайней мере здесь у нее есть родственники, напомнил ей Так, а Хироко вспомнила о Питере. Может, он тоже возненавидит ее теперь? Может быть, с ней больше никто не заговорит? Хироко весь день ждала, когда за ней придет полиция, и была изумлена, когда этого не произошло.