Питер был удивлен и предположил, что Хироко призналась во всем декану, но она объяснила, что декану обо всем рассказали другие.

– Но почему ты считаешь, что такое не повторится?

– Вполне возможно, все повторится. Но я не могу жить, испытывая хицоку. Я должна помнить о бусидо и преодолевать трудности.

Хироко улыбнулась, глядя на него. В ней появилась решительность. Она поняла, что должна быть смелой, что ей не следует подводить родных. Следует держаться с достоинством, не забывать о гордости и избегать стыда, хицоку. Питер знал, что такое бусидо, – он придавал храбрости самураям, идущим в битву.

– Я вернусь, Питер‑сан. Я не объявляла им войну. Я ни с кем не враждую, – произнесла Хироко спокойно и торжественно, и Питер вновь ощутил, как его влечет к ней – словно магнитом, скрытым в глубине души.

– Я рад слышать это, – тихо ответил он. – Я тоже ни с кем не враждую. – «По крайней мере пока», – мысленно добавил он. Его уже вызывали в призывную комиссию. Ему разрешили закончить учебный год, но затем Питеру предстояло начать воинскую службу. Стэнфорд обеспечивал ему бронь, так как в противном случае пришлось бы закрыть кафедру.

– Как жаль, что вам не позволили остаться дома подольше, – печально произнесла Хироко. – Дяде Таку будет трудно без вас – как и всем нам, – добавила она, лаская Питера взглядом, когда он прикоснулся к ее руке. – На войне опасно, Питер‑сан. – Она рассказала, что Юдзи служит в авиации. Наступали странные времена, и Хироко вдруг поняла, что по обе стороны фронта у нее есть любимые и близкие – это усилило грусть.

Они еще долго беседовали вдвоем, а потом к ним присоединились остальные, и Питер остался на ужин. После ужина они вышли прогуляться и взяли с собой собаку. Жизнерадостная сиба бежала впереди них по улице, мимо домов соседей Танака. По словам Рэйко, семье пришлось нелегко даже здесь, в знакомом окружении. Двое соседей внезапно стали холодно держаться с ними. Их сыновей уже призвали в армию, как и старших братьев всех друзей Кена.

Один из пациентов Рэйко попросил ее больше не приходить. Он сказал, что не желает, чтобы о нем заботились проклятые япошки – возможно, она пытается убить его.

Пациент был стар и очень плох, и потому Рэйко не обратила внимания на его слова, пока другая из сестер‑нисей не рассказала ей, что подобные оскорбления слышала от молодой гавайянки.

– Всем нам сейчас приходится нелегко, – мягко утешил ее Питер. – Люди реагируют, не задумываясь, но, по‑моему, в конце концов все уладится. Так не может продолжаться вечно, и это беспокойство вполне оправдано. На нас напали, и, видя японское лицо, люди вспоминают о Перл‑Харборе.

– Но мои родственники – американцы, – возразила Хироко.

– Ты права, но не все люди это понимают. Полагаю, многие из них слишком напуганы, чтобы рассуждать здраво.

Твои родственники – такие же американцы, как и я, – Меня считают здесь врагом, – печально заключила Хироко, глядя на него и не говоря ни слова. Питер привлек ее к себе и поцеловал.

– Я не считаю тебя врагом, Хирйко‑сан… и никогда не стану считать.

Хироко волновала его так, как ни одна женщина. На этой неделе Питер наконец порвал с Кэрол, и последний разговор с ней состоялся иначе, чем он предполагал. Они ужинали вместе, и Питер надеялся объяснить, что теперь его сердце, отдано другой. Но прежде, чем он сумел начать, Кэрол заявила, что Питер должен потребовать перевода на другую кафедру.

– На какую? Кафедру биологии? – удивленно переспросил он. – Но почему? – Он совершенно растерялся. Кэрол невозмутимо объяснила, что, насколько она понимает, все американцы обязаны отказаться работать с Такео или потребовать его увольнения.