— Может, ты переместишься на правую часть сцены? — предложил Раст Ричарду Бёрбеджу.

— Но Гермия слева.

— Может, она переместится пораньше? — спросил брат.

— Попробуем, — ответил Бёрбедж. — А что, если... — потом он замолк, потому что я высунулся из-за занавеса.

— Что если... — начал Раст.

— Не имеет значения, — отрывисто произнёс мой брат. 

Он смотрел на меня, явно разозлившись, что я так поздно пришёл на репетицию. Впервые труппа играла всю пьесу целиком, и им пришлось пройти мои сцены без меня, что всех раздражало. Остальные актёры собрались в зале, и, как и мой брат, сердито уставились на меня.

Не обращая внимания на их гнев, я пересёк сцену, спрыгнул на пол в зале и пошёл прямо к огню. Присев на корточки, я почувствовал, как тепло проникает в промёрзшие кости.

— Как хорошо, что ты появился, — язвительно обратился ко мне Алан Раст.

Исайя Хамбл не вернулся, а Томас Поуп, очевидно, выступал в качестве суфлёра, на столе были разбросаны актёрские роли, потому что единственный полный экземпляр пьесы лежал в моей сумке. Уилл Кемп хихикнул, плюхнувшись в большое кресло у камина, а другие актёры держались от меня подальше, как будто опасаясь заразиться.

Все на секунду умолкли, как будто труппа ждала, что брат набросится на меня за опоздание, но когда он ничего не сказал, Ричард Бёрбедж повернулся к Алану Расту.

— Откуда ты хочешь начать? — спросил он

— Начни с «Но Гермия страшна бывает в гневе», — предложил Раст.

— Какая реплика перед этим? — спросил Генри Конделл.

Томас Поуп пролистал страницы. 

— О да, хотя б и ты ей помогал.

— Нет, не эта, — перебил я его.

Все посмотрели на меня. Я чувствовал их гнев, нужна была лишь искра, чтобы разгорелся скандал. Алан Раст пытался всех успокоить.

— Начни с «О да, хотя б и ты ей помогал...».

Я вынул из холщовой сумки растрепанную кипу бумаг. Я стоял и ждал, когда Генри скажет свою реплику, затем прервал его и громко продекламировал:

— Отдай мне! — брат двинулся в мою сторону, но остановился в испуге, потому что с его приближением я поднёс толстую пачку ближе к пылающему огню.

Когда он остановился, я убрал пьесу от огня и продолжил чтение:

Я остановился, улыбаясь.

— Хочешь, чтобы я это сжёг?

— Ричард! — взмолился он.

— Кто играет Ромео? — спросил я, поднося страницы к ненасытному огню.

— Нет, — умолял он, не отводя взгляда от страниц, — нет! Прошу тебя, не надо!

— Кто играет Ромео? — снова спросил я, на этот раз громче.

— Что это? — Ричард Бёрбедж спрыгнул со сцены, но брат протянул руку, чтобы его остановить.

— Как у тебя это вышло? — тихо спросил брат.

— Я тебе расскажу, — сказал я громко и медленно, чтобы меня слышали все собравшиеся в зале. — Я проломил голову Саймону Уиллоби. Выстрелил из пистолета в одного всадника. Сыграл в классики с медведем и принёс тебе это.

Я протянул ему страницы.

— Он играет Ромео? — сердито потребовал ответа Ричард Бёрбедж.

Мой брат проигнорировал вопрос. Он также проигнорировал и рукопись, и я увидел, к своему удивлению, что в его глазах выступили слёзы. Он подошёл и неуклюже обнял меня за пояс. 

— Спасибо, — прошептал он, — спасибо.

Он отошёл и взял страницы так, будто это самая большая ценность в мире.

— Он играет Ромео? — снова спросил Ричард Бёрбедж.

— Нет, нет, — рассеянно сказал брат, — конечно нет.

— Он не может играть.