Лошади означают деньги, а деньги означают власть. А власть — значит проблемы, и все в «Вонючем цыплёнке» это знали. Мы уставились на дверь.
— Это не к нам, — прервала Маргарет напряжённое молчание.
Молчание затянулось.
— Они ушли, — неуверенно сказал Хэрольд.
— Мне нужно отлить, — объявил я, оставил монетку на столе, схватил плащ и направился к двери кладовки.
— Не здесь, мерзавец! — заорал Хэрольд. — Выйди в переулок, как истинный христианин!
Я протиснулся в дверь. Под бочками скрылась парочка, и я толкнул дверь в конюшню и увидел поджидающего там человека. Вернее, увидел длинную тусклую полоску клинка. И стоило мне появиться, как его направили на меня. Владелец клинка молчал. Он был в чёрном, и я увидел его только потому, что в задней комнате дома Нелли Коттон горел фонарь, освещая двор. Нелли никогда не спала. Она не покладая рук шила в дальней комнате одежду для своих детей, лежащих на кладбище Святого Леонарда. Она была безумной.
Мужчина двинулся ко мне, свет фонаря Нелли мерцал на его клинке. Я быстро свернул налево, через ворота в смрад переулка, но там ждал ещё один тип, тоже в чёрном и тоже с клинком, на этот раз — коротким ножом с широким лезвием.
— Тебя хочет видеть мистер Прайс, — сказал он, и тот тип, что стоял во дворе «Сокола», прошёл через ворота и острием шпаги коснулся моей спины между лопатками.
— Что за мистер Прайс? — спросил я, прикидывая, что сумею подпрыгнуть, уцепиться за стену и перемахнуть через неё в задний двор Дэви Локета, но меня подтолкнули клинком в спину. Я не успел бы перепрыгнуть.
— Мистер Прайс, — сказал второй тип, — это джентльмен, который хочет тебя увидеть.
— Вы ошиблись, — сказал я и на мгновение даже поверил в это. Я знал единственного мистера Прайса, продавца рыбы, и он не мог заработать и двух пенни, не говоря уже о слугах в чёрных одеяниях и с обнажёнными мечами.
— Нет, Ричард, — сказал позади меня владелец клинка, — мы не ошиблись.
— Иди и не дергайся, парень, — сказал человек с ножом, — и сохранишь яйца.
— Или одно яйцо, — сказал владелец шпаги и сдвинул клинок так, что он пронзил плащ и скользнул между бедер. А потом он надавил. — Но лучше хотя бы одно, правда, парень?
Он был прав. Так что я смиренно пошёл.
Их было шестеро, и семь лошадей. Седьмая — для меня. Это была заморенная кляча с седлом, но без стремян, и даже если бы я мог послать её в галоп, всё равно никогда бы не удрал от шестерых всадников на холёных жеребцах. Это были перси. Персиванты. Они мне этого не сказали, но в этом не было необходимости, потому что ими верховодили лобастые близнецы, над которыми издевался Алан Раст в «Театре». Один ехал слева, а другой справа, и они обсуждали меня.
— А он симпатичный.
— Да, брат. Пока что.
— У него красивая шляпа.
— Точно!
— Он не очень-то разговорчив, да? — Правый близнец толкнул меня. — Проглотил язык?
— Скорее всего, он лишится языка, — сказал второй близнец, — если мистер Прайс решит его вырвать.
— С корнем.
— Кулдык-кулдык, — произнёс второй близнец со смехом. — Так ты будешь говорить, когда он с тобой разделается.
— Нет, — возразил первый, — обычно больше похоже на буль-буль, но только после того, как они перестают кричать.
— Значит, будет кулдыкать и булькать.
Близнецы были молоды. Лет двадцать с небольшим. Молодые и уверенные. А те двое, что ехали впереди, и двое позади, были крупнее, старше и молчали. Пара впереди слушала болтовню близнецов, даже не оборачиваясь, и я чуял, что они презирают близнецов. |