— Мы его привели, мистер Прайс, — произнёс один из близнецов.

Ответа не последовало.

Комната была небольшая, но достаточно просторная. На полу сено, а стены обшиты панелями из тёмной древесины. На потолке изображено ночное небо, корабли с раздутыми ветром парусами плыли меж звёзд. Я понял, что рисунок заказывал не мистер Прайс, потому что он выглядел слишком несерьёзным по сравнению с остальной комнатой, а мистер Прайс не походил на человека, у которого корабли плывут в небесах. Он явно любил порядок — у одной стены на полках аккуратно лежали бумаги. Хотя ещё больше бумаг было на большом столе, занимавшем половину комнаты.

На столе горело тридцать больших свечей. Они освещали комнату и днём, и ночью, потому что окон в ней не было. Позади стола половину дальней стены, занимал широкий каменный камин, в котором потрескивал огонь. Дрова лежали слева от очага, а морской уголь справа. Жар был сильный, но одетый в чёрное мистер Прайс придвинулся поближе к огню.

Мистер Прайс. Он сидел за столом и писал. Перо скрипело по бумаге. Он продолжал писать, не поднимая головы, царапал пером бумагу и окунал его в оловянную чернильницу, потом тщательно стряхивал избыток чернил и снова царапал по бумаге. Я видел лишь макушку с похожей на монашескую тонзуру лысиной. Скрип-скрип. Насколько я мог судить, он был одет во всё чёрное и не носил воротник. Пуританин? Даже близнецы носили воротники, но грязные и плохо накрахмаленные, которые болтались под слишком крупными подбородками.

Наконец, мистер Прайс прервал молчание:

— Где, мы приобрели перья?

— В лавке миссис Хамильтон на Грасс-стрит, мистер Прайс, — ответил один из близнецов.

— Правильное название Грейсчёрч-стрит, кажется?

— Ну да, Грейсчёрч-стрит, мистер Прайс, прошу прощения.

— Передайте миссис Хамильтон, что её перья недостаточно мягкие. Спросите её — я что, должен слюнявить перо?

— Я уверен, что миссис Хамильтон сама послюнявит ваше перо, мистер Прайс.

За этим последовало молчание. Перо замерло, а мистер Прайс притих. Близнецы не шевелились. 

— Я... — сказал один, но запнулся, — в смысле, я мог бы...

Снова зашуршало перо, и близнецы расслабились. В огне хрустнули угли, и в комнату потянулась струйка дыма.

— Подложи-ка угля, — сказал мистер Прайс, и один из близнецов обошёл вокруг стола, чтобы подложить в камин побольше угля, хотя там и без того уже бушевало адское пламя.

Мистер Прайс взял обрывок тряпки и тщательно вытер остриё пера. Потом аккуратно сложил тряпицу, положил её рядом с бумагой, макнул перо в чернильницу и посмотрел на меня.

«Вот свинья», — сразу подумал я, вспомнив слова лорда Хансдона о Поросёнке Прайсе. И он был прав, потому что Джордж Прайс был свиньёй в человеческом обличье. Маленький, пухлый человек с тяжёлыми челюстями, приплюснутым носом и крохотными глазками, жидкой бородёнкой и плотно стиснутыми губами. Возраст? Лет сорок или больше. У него был вялый подбородок и раздражённое выражение лица. «Уродливая свинья, — подумалось мне, — но злобная и опасная».

— Меня зовут Джордж Прайс. Джордж. Прайс, — чётко повторил он, разделив имя и фамилию долгой паузой.

Он помолчал, ожидая, что я заговорю, но я ничего не ответил. Он постучал пальцами по столу. Ногти у него были обкусаны, кожа вокруг разодрана в кровь, но никаких чернил на пальцах. Я никогда не видел писателя, поэта, клерка или нотариуса, у которого на пальцах не было бы чернильных пятен. Но только не у свиноподобного мистера Прайса. Привередливый поросёнок. За его спиной ревел огонь, пламя освещало комнату не хуже свечей.

— Он неразговорчив, мистер Прайс, — сказал стоящий у очага близнец.