Я почуял в его дыхании запах табака, рыбы и эля.

— Потому что ты актёр и вор, лжец и мошенник, — сказал мистер Прайс с внезапной злостью. — А кто ж ещё?

— Христианин, — сказал я, зная, что это его разозлит.

— Богохульник! — прошипел Прайс. — Ты папист?

— Нет, — ответил я.

— Нет, сэр, — поправил меня Рыбоед. — Прояви уважение к мистеру Прайсу.

Он засадил мне локтём прямо по ребрам, выделив слово «мистер». Его брат фыркнул от сдавленного смеха. Он подбросил в огонь ещё угля и энергично поворошил кочергой, его тупое лицо теперь лоснилось от пота.

— Он научится уважению, — спокойно произнёс Прайс. — Мастер Уиллоби?

— Сэр? — нетерпеливо отозвался Саймон Уиллоби.

— Мистер Шекспир папист?

— Да, сэр, думаю, да, сэр!

— Ах ты, мелкий поганец... — начал я, и Рыбоед вновь ударил меня по губам.

— Почему ты так считаешь? — спросил Прайс у Уиллоби.

— Потому что перед каждым спектаклем, сэр, его брат крестится. Я часто это видел, сэр. Часто!

— А если один брат папист, — сказал мистер Прайс, глядя на меня, — значит, скорее всего, и другой тоже.

— Да, сэр, — подтвердил Саймон.

— А ты ссышь перед каждым представлением... — начал я и резко дёрнул головой, когда Рыбоеда нанес мне удар сбоку. — Лжёшь, мелкий ссыкун, — проревел я.

— Крёстное знамение, — Прайс говорил медленно, наслаждаясь каждым словом. — Твой брат не стыдится своих грязных верований, а ты живёшь в доме с известным католическим священником. Тебе недостаточно быть актёром, грязный подонок, ты к тому же еще и зловонный кусок дерьма из задницы Вавилонской блудницы! Отец Лоуренс исповедует?

Он задал этот вопрос быстро и чуть не застал меня врасплох.

— Нет! — справился я с ответом.

На поросячьей физиономии лице отразилось недоверие, но напирать он не стал.

— Подготовь всё необходимое, — обратился он к Потному, по-прежнему сидевшему на корточках у огня. Мистер Прайс встал, продемонстрировав торчащий живот, как у борова, отодвинул стул как можно дальше и обогнул Потного, чтобы обойти стол и сунуть свою морду мне в лицо. — Ты веруешь, — спросил он, выдыхая запах тухлого яблока, — в спасительную благодать нашего Господа Иисуса Христа?

Есть только один способ ответить на этот вопрос.

— Да, — сказал я.

— Да, сэр! — сказал Рыбоед.

— Готово, мистер Прайс, — произнёс Потный.

Огонь разгорелся ещё ярче, на плавающих среди нарисованных звёзд кораблях замерцали размытые тени.

Прайс не обратил на него внимания, с негодованием уставившись на меня.

— Скажи мне, — потребовал он, — чем занимаются актёры?

— В каком смысле?

— Чем занимаются актёры в притоне беззакония, который вы называете театром?

— Мы притворяемся, — сказал я.

— Значит, вы лжёте?

— Мы воплощаем в жизнь истории, — объяснил я.

Мне приходилось смотреть на него сверху вниз, потому что он был на голову ниже меня.

— Нельзя сотворить правду из вранья,— сказал он,— это как готовить заварной крем, помешивая дерьмо.

— Отлично сказано, мистер Прайс, — сказал Рыбоед, посмеиваясь, — очень точно.

Мистер Прайс его проигнорировал.

— Ты носишь женскую одежду, верно?

— Как и Саймон Уиллоби, — ответил я.

— Но священное писание это запрещает! — Мой комментарий о Саймоне Прайс будто и не заметил. Он посмотрел на меня, поморщившись от отвращения, и громко и гневно продекламировал: — «На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье, ибо мерзок пред Господом, Богом твоим, всякий, делающий сие».