На ней было вечернее платье, один из самых любимых нарядов Мадлен, – изящное, облегающее, кремового цвета; его утром догадалась принести Кэролайн. Платье очень ей шло. Правда, синяки и ссадины, полученные в джунглях, еще немного выделялись на белоснежной коже ее рук.
– Ну и видок у тебя, – как всегда, не особенно задумываясь над своими словами, выпалила Кэролайн. – Ох, прости! – тотчас опомнилась она. – Это, конечно, моя вина – надо было принести тебе платье с рукавами. Глядишь, и синяки были бы не слишком заметны.
Мадлен, улыбнувшись сестре, снова посмотрела на себя в зеркало:
– Пустяки! Теперь уж делать нечего – придется идти в чем есть.
Она заметила, как сестры в изумлении переглянулись, услышав от нее такие слова. Родители их были уже внизу, готовясь к предстоящему приему по случаю дня рождения Теккери Баррингтона. Обычно все члены семьи Баррингтон, за исключением, пожалуй, Кэролайн, выражали эмоции довольно скупо – однако все они были счастливы встретить Мадлен в аэропорту. Тепло и нежность этой встречи, казалось, растопили ту холодность, которая образовалась между сестрами две недели назад.
– Может, наложить на царапины побольше грима? – предложила Шарлотта.
– Боюсь, хуже будет. Ладно, придется походить оцарапанной какое-то время.
Кэролайн, не выдержав, громко рассмеялась:
– Просто не верится, что ты, Мадлен, говоришь такие вещи! Я сто раз видела, как ты отказывалась надеть какие-нибудь туфли только потому, что их оттенок оказывался чуть светлее или темнее цвета твоего платья. Нет, я не узнаю тебя!
– Стоит ли обращать внимание на такие пустяки? – возмутилась Мадлен. – Уж коль скоро я хорошо выгляжу для… для него… В общем, какое мне дело до того, что подумают о моей внешности остальные?
– Для него – это для кого? – полюбопытствовала Кэролайн.
– Для Рэнсома, – честно призналась Мадлен.
Кэролайн выразительно посмотрела на Шарлотту и осторожно спросила Мадлен:
– Рэнсом тоже придет сегодня?
Мадлен, застегивая жемчужное ожерелье, посмотрела Кэролайн прямо в глаза и призналась:
– Точно не знаю. Он ничего твердо не обещал папе.
– Так позвони ему и спроси, придет он или нет. Странно, Мадлен, – ты ведь, кажется, не привыкла полагаться на волю случая.
– Я пыталась до него дозвониться – но в офисе его уже нет, а домашнего номера мне не дали.
– Для тебя важно, чтобы он пришел к нам сегодня? – спросила Шарлотта.
– Да.
– Мадлен, а что, между вами… – Шарлотта осеклась и начала сначала: – Я имею в виду, ты и он…
– Да, – все так же спокойно ответила ей Мадлен, – я влюблена в Рэнсома…
– Мадлен!!! – И Кэролайн от восторга обняла сестру. – Это же классно!
– Ну, я бы так не сказала, – вздохнула Мадлен. – Ты же его совершенно не знаешь и не представляешь, насколько он может быть невыносимым, особенно когда захочет этого сам… – Сама того не замечая, она взяла Шарлотту за руку и со вздохом призналась сестрам: – Когда я была в Монтедоре, все казалось ясным и понятным. Я точно знала, как именно буду себя вести, когда вернусь домой, и как он будет себя вести, и что мы будем делать. Но все изменилось, не успела я выйти из самолета. – Она нервно повела плечами: – Я так волнуюсь. Мне кажется, у меня подскочила температура.
Чуть ли не в первый раз за двадцать лет Мадлен открыто призналась сестрам, что чего-то боится. Они вполне оценили ее искренность и наперебой принялись расспрашивать о Рэнсоме, о ее чувствах к нему – и уверили в том, что он тоже ее любит. |