«Впрочем, разница не так уж и велика, – сказал себе Толмасов насколько мог уверенно. – Я смогу сделать все как надо, у меня неплохой летный опыт, у меня масса знаний по стратегическому маневрированию и ведению боя. Хотя я и не воевал». Так или иначе, этот последний пунктик сбивал полковника с толку. Как в английском, так и в русском языке есть словцо, обозначающее мужчину, который сделал все – проштудировал массу учебников по технике секса, просмотрел десятки видеопособий, – но… так и не переспал с женщиной. Девственник.

Это неожиданное и весьма нелестное сравнение повернуло мысли Толмасова в другом направлении. Он пригладил свои короткие волосы, которые, естественно, уже не смотрелись столь же аккуратно подстриженными, как в день старта «Циолковского» с Байконура. В течение восьми месяцев члены экипажа по‑любительски стригли друг друга, но все равно выглядели достаточно запущенно. Впрочем, положа руку на сердце, за свою внешность Толмасов был спокоен. Он имел весьма привлекательное лицо довольно распространенного среди русских типа – живое и приветливое, из тех, в которых лет эдак до пятидесяти, а то и дольше, сохраняется нечто мальчишеское. Толмасову до пятидесяти было еще далеко.

– Я ненадолго прилягу, – сказал он Лопатину. – Немедленно вызывайте меня, если случится что‑то экстраординарное. Или если придет незапланированный вызов с Земли.

– Непременно, – откликнулся Лопатин. – Отдыхайте спокойно.

В его голосе не слышалось иронии. «Циолковский», хотя и превосходящий размерами «Афину», был все же не настолько вместителен, чтобы предоставить каждому члену экипажа просторную каюту и уединение в полном смысле этого слова. Толмасова мало смущала подобная теснота. Он, сын довольно состоятельного по русским меркам человека, вырос в небольшой двухкомнатной квартирке в Смоленске вместе с братом и тремя сестрами. «Неплохая практика для будущего космонавта», – криво усмехнулся он, перебираясь от поручня к поручню по коридору «Циолковского».

Услышав шум центрифуги, полковник заглянул в один из дверных проемов и, раздвинув шторки, проскользнул в маленькую лабораторию.

– Ну что, доктор? Мы здоровы?

Вопрос, заданный самым обыденным тоном и в повседневной жизни служащий для элементарной завязки разговора, в условиях космической экспедиции имел самую серьезную подоплеку: как командир корабля, Толмасов обязан был узнавать о любых неполадках сразу.

Прищурившись, Катя Захарова сверилась с показаниями прибора и утвердительно кивнула.

– Достаточно здоровы, насколько это возможно после столь длительного пребывания в невесомости. Последняя добавка кальция в пищу подействовала лучше, чем предыдущая.

– Прекрасно. Рад это слышать. – И снова Толмасов почувствовал, что в сказанных им словах прозвучало два значения. Он без энтузиазма ожидал момента, когда вновь придется ощутить на себе силу притяжения большой планеты, хотя знал, что продолжительная невесомость отрицательно отражалась на здоровье. Кроме того… – Надеюсь, рабочий график исследований позволяет вам сделать небольшой перерыв? Я забочусь о том, чтобы мои подчиненные не перегружали себя работой сверх меры.

Катя приподняла бровь и чуть заметно улыбнулась.

– Думаю, что график позволит. Только ненадолго.

Разглядывая эту маленькую темноволосую женщину с потрясающими голубыми глазами, Толмасов уже не в первый раз задавался вопросом, действительно ли она красива. Спустя восемь месяцев полета, Катя, единственная женщина на «Циолковском», казалась ему если и не писаной красавицей, то особой весьма и весьма привлекательной… Как и остальным четырем мужчинам на борту.

Они воспользовались «позволенным графиком» перерывом в каюте Толмасова, и, по окончании любовных утех, зависли в воздухе в метре от пола – Катя не спешила разнимать ноги, которыми она в порыве страсти обхватила спину мужчины.