|
Пускай попытается меня отравить. Пускай прибегнет к ядовитому растению, грибу или рептилии, наилучшим образом отвечающей ее наклонностям, пусть покусится на меня. – Царь, царь! – в ужасе вскричал Гордий. – Беспокоиться совершенно не о чем, Гордий, – спокойствие Митридата оставалось непо-колебимым, в голосе его не чувствовалось страха. – Никто не знает – даже Лаодика, – что за те семь лет, что я скрывался от материнской мести, я приобрел невосприимчивость к любым ядам, какие только известны людям, а также к тем, о которых пока неведомо никому, кроме меня. Я – величайший в мире знаток ядов и могу заявить об этом без ложной скромности. Думаешь, все покрывающие меня шрамы нанесены оружием? Нет, я наносил их себе сам, дабы обрести уве-ренность, что ни одному из моих родичей не удастся избавиться от меня простейшим способом – с помощью яда. – И все это – в столь юном возрасте! – Лучше остаться живым, чтобы дожить до старости, – вот мой девиз! Меня никто не смо-жет лишить трона! – Но как же ты добился невосприимчивости к ядам, государь? – Возьмем для примера египетскую кобру, – начал объяснять царь, питавший пристрастие к этой теме. Она представляет собой широкий белый капюшон и маленькую зловредную голов-ку. Я собирал их в коробку, чтобы они кусали меня, но начинал с самых маленьких. Так я дошел до самой огромной – чудовища невероятной длины и толщиной с мою руку. Сколько последняя ни кусала меня, плохо мне не было! Так же я поступал с гадюками и гюрзами, скорпионами и тарантулами. Потом я перешел на яды: болиголов, аконит, мандрагора, толченые вишневые ко-сточки, смеси из горьких ядов и корней, самые страшные грибы, в том числе мухоморы – да, Гордий, я все перепробовал! Я начинал с мельчайших капелек и постепенно увеличивал дозу, пока не дошел до состояния, когда даже полная чаша смертоносного яда не стала для меня со-вершенно безвредной. Я до сих пор поддерживаю эту невосприимчивость к ядам: продолжаю их принимать и подвергаться змеиным укусам. Не брезгую и противоядиями. – Митридат тихонько рассмеялся. – Так что пусть Лаодика покажет, на что способна! Убить меня ей все равно не удастся. Покушение не заставило себя ждать. Это произошло на торжественном пиршестве в честь благополучного возвращения царя. На него был приглашен весь двор, поэтому пришлось осво-бодить и заставить ложами большую тронную залу; стены и колонны украсили гирляндами цве-тов, а пол усыпали цветочными лепестками. На пиру играли лучшие музыканты Синопы, труппа странствующих греческих актеров представляла эврипидову «Электру»; из Амиса, что на берегу Понта Эвксинского, была приглашена знаменитая танцовщица Анаис Низибская. В былые времена понтийские правители усаживали гостей за столы, подобно своим фра-кийским предкам. Однако впоследствии и здесь восторжествовала греческая традиция возлежать на пиру, поскольку это позволяло понтийцам воображать себя законченными продуктами греческой культуры, полностью эллинизированными монархами. Насколько тонок на самом деле этот культурный слой, стало видно с первой минуты: при-дворные, едва войдя в тронную залу, простирались перед своим повелителем ниц. Дополни-тельное свидетельство последовало совсем скоро, когда царица Лаодика с неотразимой улыбкой протянула царю золотой скифский кубок, предварительно лизнув его край своим ярко-красным язычком. – Выпей из моего кубка, муж мой, – мягко, но настойчиво произнесла она. Митридат без всяких колебаний сделал такой большой глоток, что содержимое кубка сразу уменьшилось наполовину; затем он поставил кубок на стол у своего с Лаодикой ложа. Однако последний глоток вина он задержал во рту и теперь пытался получше распробовать, не спуская с сестры своих изумрудно-зеленых, с карими крапинками, глаз. Потом он нахмурился, но не гроз-но: то была скорее гримаса задумчивости, быстро сменившаяся широкой улыбкой. |
