|
Тем временем Гай Марий подмечал, что царь – примерно одного с ним роста и таких же пропорций, какие были у Мария в более молодые годы. Красавцем царя нельзя было назвать, однако уродом он тоже не был: у него было квадратное лицо с выступающим подбородком и крупным, доволь-но бесформенным носом. Волосы у царя были светлые – в этом можно было убедиться, несмотря на львиную шкуру; он был кареглаз, а полные, ярко-красные губы маленького рта свидетельствовали о вспыльчивости и вздорности. «Ну, что, видел ли ты раньше человека в toga paetexta?» – насмешливо спрашивал Марий царя про себя. Наскоро припомнив историю жизни понтийского властелина, он пришел к выво-ду, что тот не имел счастья любоваться не только toga paetexta, но и toga alba. Однако царь определенно узнал в Марии римского консула; опыт же подсказывал Марию, что любой, не ви-девший прежде такого одеяния, должен застыть в восхищении, даже если был знаком с ним по описанию. Значит, видел – но где? Царь Митридат Евпатор лениво поднялся по ступеням и протянул гостю правую руку в повсеместно принятом жесте, свидетельствующем о мирных намерениях. Рукопожатие состоя-лось: оба были слишком умны, чтобы превращать первую церемонию в противоборство. – Гай Марий, – начал царь по-гречески, причем с тем же акцентом, который отличал гре-ческую речь самого Мария, – что за неожиданная радость! – Мне жаль, царь Митридат, что я не имею возможности приветствовать тебя теми же сло-вами. – Входи же, входи! – сердечно пригласил царь Мария, обнимая его за плечи и вводя в рас-пахнутую дверь. – Надеюсь, челядь устроила тебя вполне удобно? – Вполне, благодарю. Дюжина царских стражников просочились в тронную залу, опередив своего повелителя и Мария; еще дюжина вошла за ними следом. Начался скрупулезный осмотр залы, смахивавший на обыск. Затем половина стражников отправилась рыскать по дворцу, другая же половина осталась при Митридате, не сводя с него глаз. Царь проследовал прямиком к мраморному трону с пурпурной подушкой и, усевшись, щелкнул пальцами, после чего слуги подставили кресло Гаю Марию. – Предложили ли тебе, чем освежиться? – заботливо осведомился царь. – Вместо этого я принял ванну, – ответил Марий. – Тогда перейдем к трапезе? – Если угодно. Только надо ли перебираться в другое помещение? Надеюсь, тебе доста-точно моего общества. Я не возражаю, если мы станем есть сидя. Между ними был водружен стол, на котором появилось вино и простые кушанья: овощи, огурцы с чесноком, залитые сметаной, рубленая телятина. Царь обошелся без извинений по по-воду незамысловатости пищи, а просто набросился на еду. Марий, изголодавшийся за время пу-тешествия, последовал его примеру. Лишь когда трапеза была завершена, и стол был освобожден от блюд, завязался разговор. За окнами сгущались мирные сумерки, в тронной зале сделалось совершенно темно. Обмираю-щие от страха слуги заскользили вдоль стен, зажигая светильники; язычки огня оказались сла-быми, что объяснялось дурным качеством масла. – Где царь Ариарат Седьмой? – спросил Марий. – Мертв, – ответил Митридат, ковыряя в зубах золотой палочкой. – Умер два месяца назад. – При каких обстоятельствах? Теперь, находясь совсем рядом с царем, Марий увидел, что глаза у того скорее зеленые, хоть и с карими крапинками, что было, конечно, весьма необычно. Глаза эти сверкнули, потом царь отвел взгляд; когда он снова воззрился на собеседника, в них не было заметно никакой хитрости. «Сейчас я услышу ложь», – решил Марий. – Смертельная болезнь, – отвечал царь с тяжелым вздохом. – Он умер здесь, во дворце. Меня при этом не было. – Вблизи города ты принял бой, – напомнил ему Марий. – Пришлось, – ответил Митридат. |
