|
Тигран вышел из своей четырехколесной колесницы и протянул гостю обе руки. Руки царей встретились, черные глаза заглянули в зеленые. Так началась дружба, зиждившаяся не только на взаимной приязни. Цари сразу увидели друг в друге союзников. Они вместе зашагали по пыльной дороге к городу. Тигран оказался светлокож, но темноволос и темноглаз; волосы и борода его отличались невиданной длиной, были тщательно завиты и переплетены золотыми нитями. Митридат гото-вился к встрече с эллинизированным монархом; Тигран же был совершенно не эллинизирован – скорее, в нем чувствовалось влияние Парфии, отсюда прическа, борода, длинная одежда. К сча-стью, при этом он блестяще владел греческим языком, в чем от него не отличались всего двое-трое его ближайших вельмож. Остальные придворные, подобно простонародью, пользовались мидийским диалектом. – Даже в таких сугубо парфянских городах, как Экбатана и Сузы, владение греческим яв-ляется неотъемлемой частью подлинной образованности, – пояснил царь Тигран, когда он и гость уселись в два царских кресла рядом с золотым армянским троном. – Я не стану оскорблять тебя, усаживаясь выше, чем ты. – Я пришел заключить с Арменией договор о дружбе и союзе, – провозгласил Митридат. Беседа текла в обстановке деликатной обходительности, что было не слишком обычно для столь чванливых и властных монархов: это свидетельствовало о том, что оба считают согласие насущной необходимостью. При этом Митридат был, конечно, куда более могуществен, ибо над ним не было сюзерена, и он правил куда более обширными и богатыми землями. – Мой отец во многом напоминал парфянского царя, – говорил Тигран. – Своих сыновей он убивал одного за другим; я уцелел потому, что был в восьмилетнем возрасте отослан к царю Парфии как заложник. Поэтому когда мой отец заболел, единственным оставшимся в живых сыном оказался я. Армянский посланник вел переговоры с парфянским царем Митридатом о моем освобождении. Однако назначенная им цена была нестерпимо высока: семьдесят армян-ских долин, все, что лежат вдоль границы между Арменией и Мидийской Атропатеной. Иными словами, моя страна лишилась своих самых плодородных земель. К тому же там протекают зо-лотоносные реки, в которых находят также прекрасный лазурит, бирюзу и черный оникс. По-этому я поклялся, что Армения вернет себе эти семьдесят долин, а я найду для столицы более подходящее место, чем эта холодная дыра – Артаксата. – Не Ганнибал ли помог спланировать Артаксату? – спросил Митридат. – Таково предание, – коротко отозвался Тигран и вновь вернулся к своим грезам об импе-рии. – Я мечтаю расширить пределы Армении до Египта к югу и до Киликии к западу. Я хочу получить доступ к Срединному морю, хочу выйти на торговые пути, хочу иметь более теплые земли, чтобы растить хлеба, хочу, чтобы все граждане моего царства заговорили по-гречески. – Он умолк и облизал губы. – Как ко всему этому относишься ты, Митридат? – Благосклонно, Тигран, – с легкостью откликнулся царь Понта. – Я бы гарантировал тебе содействие и военную поддержку в достижении твоих целей, если и ты поддержишь меня, когда я двинусь на запад, чтобы отобрать у римлян их провинции в Малой Азии. Забирай Сирию, Коммаген, Осроэну, Софину, Гордиону, Палестину и Набатию. Я же беру Анатолию, Киликию в том числе. Тигран ни минуты не колебался. – Когда? – порывисто спросил он. Митридат с улыбкой выпрямился в кресле. – Тогда, когда римлянам будет некогда, и они не станут обращать на нас внимания, – мол-вил он. – Мы с тобой молоды, Тигран, а значит, можем позволить себе подождать. Я знаю Рим. Рано или поздно он втянется в какую-нибудь войну на Западе или в Африке. Вот тогда мы и вы-ступим. Ради скрепления союза Митридат показал Тиграну свою младшую дочь от умерщвленной царицы Лаодики, пятнадцатилетнюю девочку по имени Клеопатра, и предложил ему взять ее в жены. |
