-  Что это они? - спросила Матильда, когда те отошли.

    -  Решили устроить дедовщину, - намеренно непонятно объяснил я. - Чем больше человек позволяет себя унижать, тем слаще ему бывает унижать других.

    Француженка уже привыкла к моим загадочным высказываниям, потому, как это делают многие женщины, пропускала непонятную информацию мимо ушей, концентрируясь лишь на частностях.

    -  Мы пойдем с ними в лес искать тех холопов? - спросила она.

    -  Еще чего, я что, пацан, по лесу бегать, - непонятно на кого сердясь, ответил я, - мы с тобой сегодня уже достаточно навоевались, я хочу вернуться в лагерь и просто отдохнуть.

    Она посмотрел на меня понимающим женским взглядом:

    -  Если ты надеешься, что… в шалаше…

    -  Я уже давно ни на что не надеюсь, - перебил я, - я просто хочу спать!

    Матильда посмотрела на меня с сомнением, но спорить не стала и первой направилась в сторону лагеря.

    В становище остались только лошади, все люди занимались охотой на «опричников». Я, предложив Матильде самой выбирать место, влез в первый попавшийся шалаш, разложил вдоль стенки оружие и сразу же лег.

    Нынешняя бессонная ночь и напряженное ожидание атаки меня доконали. Веки сами собой закрывались, глаза резало, будто были засыпаны песком. Однако сразу заснуть мне не удалось, в шалаше появилась обиженная подруга и спросила, почему я с ней так поступаю. Правда, не уточнив, чем я ее обидел.

    -  Ложись, я умираю, как хочу спать, - взмолился я. - Поспим и все обсудим.

    Она обдумала предложение и осторожно прилегла рядом. С мыслью о том, что так и не понял, какая муха ее укусила, я и заснул.

    Разбудил нас громкий разговор. И проходил он, где-то совсем близко. Я сначала не понял, что происходит, но быстро пришел в себя и схватился за саблю.

    -  Мне все равно, что с вами будет, - резко выговаривал хорошо поставленный мужской голос. - Мужики должны вернуться по домам или я спрошу с вас. А как я спрашиваю, вы знаете!

    -  Прости, барин, - принижено начал оправдываться какой-то человек. - Коли бы только мужики, то мы хоть сей же миг, содрали шкуру, и сушиться повесили! Только не крестьяне здесь, откуда у мужиков ружья? А Кондрашке-горемыке, пистоль-то вместе с рукой срубили!

    -  Я вас не затем привечал, лаской своей дарил, кормил и поил, что бы вы живот свой жалели! - опять гневно заговорил первый, теперь мне стало понятно, наш долгожданный барин. - Вы в моей воле, и жизнь за господина должны положить, да за счастье сие почитать! А вы бежали, как зайцы, от простых мужиков!

    На какое-то время воцарилось молчание, видимо, сторонам больше нечего было друг другу сказать. Я осторожно раздвинул еловые лапы, которыми был покрыт шалаш и посмотрел, кто к нам пожаловал.

    Матильда тронула меня за плечо, давая понять что, тоже не спит, прошептала в самое ухо:

    -  Погожин?

    Я кивнул, сделав знак, что бы она молчала. Павел Петрович стоял всего в трех шагах от нашего шалаша, а перед ним с повинными головами и снятыми шапками томились виноватые опричники. На наше счастье было их всего шестеро. Что при любом раскладе на двоих слишком много, но, все-таки лучше, чем полтора десятка.

    Я, стараясь не обнаружить нашего присутствия, потянул к себе мушкетон. Огневой припас у меня кончался, и пришлось зарядить его половинным зарядом пороха и всего двумя пулями. Однако почти в упор выстрел должен был получиться смертоносным.