-  Чего говоришь у нас? - не понял Николаевич.

    -  Шалунов, говорю, у вас больно много для одной деревни. Надо бы подсократить.

    Николаевич и теперь ничего не понял, но я объяснять не стал, обратился напрямую к «баловнику».

    -  Кондрат, слышишь меня? - позвал я.

    -  Это кто там такой квакает? - отозвался он. - Чтой-то я голоса твоего не признаю! Никак Семка?

    -  Нет, не Семка, ты меня покуда не знаешь. Ты, Кондрат, жить хочешь?

    Любитель эротических фантазий отозвался не сразу, но все-таки ответил:

    -  Кто же не хочет! - крикнул он в ответ, не так уверенно как раньше.

    -  Тогда собирай свое воинство, и все на коленях ползите к костру! - предложил я. - Не послушаетесь, никого не пощажу, всех живота лишу!

    -  Да ты кто такой? - закричало сразу несколько голосов.

    -  А вы у вашего Фильки Бешеного спросите, я его уже и на том и на этом свете поджариваю! - закричал я, насколько возможно, «демоническим» голосом.

    В рядах противника наметилось явное замешательство. Командир действительно горел в огне, правда, не синим адским пламенем, но достаточно наглядно. Мне долго не отвечали, потом все тот же Кондрат, попросил:

    -  Мужики, слушайте меня, сами вернетесь в деревню, барин вас простит! Ослушаетесь - проклянет!

    -  Может и правда простит? - спросил меня Николаевич. - Кондрашка зря болтать не станет!

    Нет, не зря товарищи Ленин и Сталин так не любили крестьян. С ними в революцию лучше не соваться!

    -  Кондрат, ты слышал, что я вам приказал? - громко спросил я. - Учти, время пошло!

    -  А вот мы сейчас проверим, какой ты грозный! - вместо Кондрата, ответил другой голос. - Ребята, разом, навались!

    Из леса выбежали несколько человек, и бросились на мой редут. Уже было совсем темно, что видны были только их силуэты. Пробежать поляну было делом нескольких секунд. Я едва успел вскинуть мушкетон и выстрелить. Пороховая вспышка вырвала из темноты несколько лиц, и кто-то отчаянно завопил. Я вскочил с двумя пистолетами в руках, но стрелять оказалось не в кого, атака кончилась так же внезапно, как и началась.

    Совсем близко он нашего бревна жалобно стонал раненный. Испуганные лошади метались по становищу, руша шалаши.

    -  Пойду, посмотрю, что с ним случилось, - сказал я мужикам.

    Дормидонт попытался возразить, но я не слушая, подошел к упавшему человеку. Тот лежал на спине. Рук видно не было, только светлое пятно лица.

    -  Помоги, добрый человек, Господом молю, - попросил он, протягивая мне левую руку. - Не дай помереть без покаяния!

    Почему-то голос раненого показался мне фальшивым. Только что он кричал от боли и вдруг заговорил, льстиво, просительно и главное совсем в другой тональности. Я поостерегся неожиданностей, вытащил саблю и концом клинка дотронулся до его груди.

    Раненый вскрикнул, выругался и наставил на меня пистолет. Будь он хотя бы пистонным, шансов у меня бы просто не оказалось. Но тут пока щелкнули кремни, вспыхнул порох на полке и раздался выстрел, прошло около секунды. Я успел махнуть саблей и отскочил в сторону. Вместе с выстрелом раздался истошный вопль, теперь уже не притворный, а самый что ни есть настоящий.

    Я больше испытывать судьбу не стал и бегом вернулся за спасительное бревно.

    -  Чего это было? - испуганно, спросил Николаевич.