-  Ну, ваше счастье, смерти барина вы все как один не захотели, теперь он сам вами займется! - подвел я итоги голосования.

    Все взоры устремились на Павла Петровича, который наблюдал за происходящим со своего покойного места. Полюбовавшись барином, крестьяне, как по команде, опять повернулись ко мне.

    -  Это как же следовает понимать, ваше благородие? - после продолжительно паузы, робко спросил Николаевич.

    -  Очень просто, вы сами захотели остаться под властью своего помещика, - устало сказал я. - Воля народа священна.

    -  Так он же с нас теперь с живых шкуру спустит! - негромко сказал кто-то в толпе, - Уж лучше в лесу с голода и холода помереть, чем быть под таким барином!

    -  Ладно, нам пора собираться, - сказал я. - Счастливо оставаться!

    -  Это как же так? Да за что нам такая напасть? - загудели голоса.

    -  Вы, ваши благородие, того, - убитым голосом взмолился Николаевич, - не бросайте нас в беде! Сами знаете, житья нам кровосос не даст! Не нас, деток малых пожалейте! Войдите в понятие!

    -  Хорошо, - согласился я, - приведите наших лошадей!

    Крестьяне застыли, и никто не двинулся с места. Вдруг, завыла какая-то баба. За ней следом еще несколько. Нервное напряжение быстро достигло апогея, и теперь плакали не только женщины, но и мужчины. Я не сразу понял, в чем, собственно, дело. Только когда люди начали становиться на колени, догадался, крестьяне решили, что мы собрались ехать, и бросить их на произвол помещика.

    -  Прикажи принести вьюк с моей лошади, - крикнул я в самое ухо Николаевичу, прорываясь сквозь громкую народную скорбь.

    Тот радостно кивнул, и сам побежал выполнять просьбу. Крестьяне это заметили, и вопли начали стихать.

    Когда он принес мой мешок, горько плакало всего несколько женщин, но думаю, не по нашему поводу, а о своем, женском.

    Я вытащил из мешка заветную бутылку. Вспомнил, что когда «вязал» Павла Петровича видел на земле его кубок. Попросил его принести. За кубком бросилось сразу несколько мужиков, но тут же вернулись, с криком, что его нет. Теперь появилась новая причина для разборки.

    -  Кто взял чашу? - спросил я.

    Никто не сознался, но в толпе начались перешептывания, и поднялась заварушка, в результате которой, к нам выпихнули знакомого уже парня.

    -  А что я, как что, так сразу я! - заявил он. - Ничего не знаю, ничего не ведаю!

    Однако крестьяне не поверили в презумпцию невиновности, а может быть, просто не знали, что это такое. Они без долгих разговоров надавали парню по шеям, обыскали и вручили мне пропавший кубок.

    Теперь начинался последний акт затянувшийся драмы. За отсутствием штопора я просто по-гусарски срубил саблей у бутылки горлышко и наполнил кубок ароматной жидкостью. Пошел к победителю, Вся толпа вслед за мной двинулась к Павлу Петровичу. Он от неожиданности встал со стула, не помнимая, что происходит.

    -  Крестьяне решили, что вы хороший барин, - сказал я. Они просят вас владеть ими, не жалея их животов, и хотят поднести вам угощение.

    Погожин-Осташкевич удивленно посмотрел на собственный серебряный кубок, до краев полный красным вином, потом оглядел нас с Матильдой, крестьян и неуверенно принял подарок.

    -  Зачем это? - спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

    -  Пейте, потом сами поймете, - сказала француженка, скаля зубы в хищной улыбке.