— Меня изуродовали в ту ночь, когда ты исчез. А прежде я была красавица.

Он не ответил, вновь опустил голову, дрожь усилилась.

— Я согрею вина, — предложила она. Она вышла на кухню. Комом к горлу подкатывали слезы. Сейчас она закричит или задохнется от плача. Но не закричала и не задохнулась. Просто зажгла конфорку и поставила на огонь кастрюльку с вином. Когда она вернулась с чашей горячего вина, Гимп по-прежнему лежал на кровати. Она почти насильно влила несколько капель ему в рот.

— Раньше я была красивей, — сказала она, видя, что взгляд его вновь остановился на ее лице.

— Это неважно, — отвечал Гимп, клацая зубами. — Завтра я ослепну. Я теперь то слепну, то прозреваю. Порой внезапно. Но когда болею, то слепну непременно.

— Ты запомнишь меня такой, какая я есть.

— Дай фото прежней Ариетты. Она принесла фото. Он долго смотрел, потом перевел взгляд с фотографии на нее, живую, сидящую подле.

— Никакой разницы, — произнес наконец, отбрасывая фото. — Абсолютно.

— А шрамы?

— Я их не вижу.

— Как так? — она не поверила.

— Я же гений, — напомнил он, — хотя и бывший.

— Что с тобой было? — спросила она, заранее содрогаясь, ибо рассказ должен быть мерзок. — Ты сделал, что хотел?

— А что я хотел?

— Узнать, кто такие ловцы.

Он вдруг рассмеялся ядовитым неприятным смехом.

— Неважно, что я хотел, важно, что получилось.

— И что получилось?

Он опять играл в свою игру: вопросы без ответов и ответы, не имеющие смысла.

— Я помог вернуться Элию из мира теней.

— Как?

— Позвал. И он пошел. Только и всего. Ловцы думали, что ловят меня. А я ловил душу Элия. Но на тьму нельзя смотреть безнаказанно. Она заползает под веки и разъедает глаза. Я пробовал смыть ее слезами — бесполезно. Если бы ты была богиней и дала мне амброзии, я бы излечился. Но ты можешь пойти к архиятеру и взять у него глазные капли — они возвращают зрение на несколько часов. Скажи только, что капли нужны тебе, потому что, если скажешь, что капли нужны гению, он заставит тебя заплатить [75]. А капли дорогие.

— Ты останешься здесь? — спросила Ариетта.

— Я же скоро ослепну. Куда мне деваться? Или ты меня гонишь? И не пойдешь за каплями?

— Оставайся, — милостиво разрешила она. И легла подле. Он прижимался к ней плечами, грудью, бедрами, но даже не сделал попытки овладеть ее телом. Примитивно дрых, тяжело вздыхая и всхлипывая во сне. И видения из его снов черными безобразными кляксами ползали по стенам и потолку. Стоило Ариетте закрыть глаза, как черные кляксы проворно заползали ей на руки и на грудь, ползали по лицу, путались в волосах. Ариетта в ужасе распахивала глаза. Ничего не видно. Тьма. И во тьме черные кляксы, их тяжкое шевеленье и запах пота, обычного человечьего пота.

Гимп проснулся, обнял, привлек к себе. Ариетта закусила губу. Ну что, гений, захотелось Венериных утех? Только не говори о любви, потому что гении любить не умеют.

Утром Гимп ослеп. Теперь он не мог видеть, как она сидит перед зеркалом и расчесывает роскошные пшеничные волосы. Она нарочно сидела нагая.

— Я рад, что мы вновь встретились, — Гимп улыбнулся. Вновь нахлынувшая темнота его не страшила. — Выпьем кофе?

— Не сейчас. Мне надо идти. Меня ждут.

Гимп вскинулся на кровати.

— У тебя есть любовник? Она ответила не сразу, хотела сказать «нет», но вместо этого воскликнула гневно:

— А ты как думал! Тебя не было столько времени! А мне надо было как-то жить.