— Ты рассуждаешь, как шлюха, — брезгливо скривил губы Гимп.

— Значит, ты — сутенер, раз спал сегодня со шлюхой даром.

Он не видел ее лица, но слышал, как звенит ее голос.

— Ты же поэтесса! — воскликнул он. — Ты могла бы стать клиентом какого-нибудь мецената. Тебя бы приглашали на литературные вечера, ценители бы хвалили тебя, издавали бы.

Как он наивен! А еще гений Империи. Смотрел издалека, свысока. Да видел ли он вообще что-нибудь?

— Сервилия указала мне на дверь. Потом я была у одного недоноска. И он тут же предложил мне лечь к нему в койку. Я послала его. Да что толку! Новые ценители не объявляются.

— Ариетта!

— Что — Ариетта? — передразнила она. — Я мыла посуду в таверне, порезала руку разбитой стеклянной чашей.

— Ты напоминаешь мне старого киника. Она поставила рядом с кроватью на столик тарелку с пирожками и кувшин вина.

— Ты обещал мне миллион, красавец, — прошептала, наклоняясь к самому его лицу. — Как только сдержишь слово, я никуда не буду уходить ни по утрам, ни по вечерам.

Она ушла. Он чувствовал, как истаивает в воздухе запах ее духов, слышал, как, удаляясь, стучат каблучки сандалий. Гордость приказывала ему уйти. Но страх приковывал к кровати и не давал даже подняться. Он был слеп. По городу рыскали исполнители. На мостовой поджидали ловушки. Он остался.

Но не к любовнику спешила Ариетта. Хотя к любовнику наверняка было бы идти легче. Там все ясно, а здесь…

Остановившись у вестибула, она невольно огляделась. Почему-то казалось, что за нею следят. Но кто? Ведь Гимп слеп. А более никто в целом мире Ариеттой не интересовался. Она позвонила. Привратник, открывший дверь, поклонился почтительно и низко. Выслуживается, дрянь. В атрии Ариетту ждали. Макрин расхаживал взад и вперед, просматривая какие-то бумаги. Небрежно надетая тога волочилась по полу. Макрин при своем маленьком росте покупал непременно самую большую тогу.

— А, дочка, запаздываешь, — бросил Макрин небрежно.

— Я обязательно должна являться каждый день? — с этой фразы Ариетта всегда начинала разговор.

— Конечно. После твоей выходки — непременно. — Макрин всегда отвечал одно и то же. И посмеивался. — Я не хочу из-за тебя иметь неприятности. Но если ты такая гордая, можешь не брать у меня денег.

— Когда напечатают мою книгу…

— Тебя никогда не напечатают, лучше об этом забудь.

— Дай мне тысячу сестерциев.

— Тысячу? Зачем так много?

— У меня появился любовник, — она глянула отцу в глаза. — А с моей внешностью любовникам приходится платить. — Она демонстративно провела пальцем по шраму.

Макрин нахмурился.

— Если тебе нужен самец, выбери из моих исполнителей. На кого укажешь, тот и будет твоим. Бесплатно. Муженька я тебе потом подберу, разумеется, не из гениев.

— Мне не нужны твои идиоты, — рассмеялась Ариетта. — Только мой.

— Чем он отличается от других?

— Это моя маленькая тайна. Дай тысячу. Хочу устроить пирушку.

Глава 3

Январские игры 1977 года

«Поэма диктатора Бенита восхитительна».

«Вступил в действие закон об оскорблении Величия императора, принятый в декабре».

«Акта диурна». Ноны января  [76]

Была полночь, и Крул жрал ветчину ломтями, почти не жуя. Это значит — у него появилась новая замечательная идея.

— Хочешь подкрепиться? — предложил Крул Бениту.