|
Именно тогда он насмерть рассорился с генералом Беляевым. Жил едва ли не на чемоданах, ожидая, что вот-вот коммунистов разгромят, и можно будет вернуться на родину. Часами рассказывал сыну о волшебной далекой России, в которую они вот-вот уедут. Победа Советского Союза подкосила лейтенанта. Последовавшая вскоре смерть жены — сломала. Моренков начал спиваться. Предоставленный родственникам матери, маленький Максим большую часть времени проводил в школе-колонии Барталамео Лас Касас, под начальством генерала Беляева, а позже — в мастерской по ремонту автомобилей, в основном таких же допотопных, как животные из его любимых книг по палеонтологии. Старший же Моренков все реже выныривал из алкогольного тумана — лишь для того, чтобы строить нелепые проекты по свержению коммунистов в компании всякого сброда. Остальное время лейтенант пил, и о сыне вспоминал редко. — Не суди, — печально повторил Беляев. — Не каждому дано вынести… Максим сердито пожал плечами. — И неважно. Через две недели мне будет восемнадцать. Смогу делать то, что захочу, и отец мне будет не указ. Уехать бы! Я немного денег скопил… Максим вздохнул. Мечты об отъезде поддерживали его уже несколько лет, но он понимал, что скорее всего так и останется работать в своей мастерской. Деваться по большому счету было некуда — ни приличного образования, ни заметных денег у Максима не было, а с тем, что есть, он мог рассчитывать только на такую же работу, как дома — ну разве что в другом городе. Может, когда-нибудь даже привыкнет к своей участи и научится любить ее. И будет рассказывать своим детям, что вот — тоже когда-то мечтал, было дело… Но — судьба. Такая у него сложилась судьба, ничего не поделаешь. Максим вдруг понял, что рассуждает о судьбе, словно его отец, и почувствовал себя так, будто бы надкусил лимон. — Тебе учиться надо, голубчик, — сказал Беляев. — Ты же своим допотопным зверьем бредишь просто. Езжай в Буэнос-Айрес, поступай… — Я не выдержу экзаменов в университет, вы же знаете, — тихо сказал Максим. — Мне там разве что сторожем в музей пойти. — Какой музей? — слегка опешил генерал. — Естественных наук, — усмехнулся Максим. — Там палеонтологическая коллекция — Европе не снилось… Из-за стены донеслись громкие веселые голоса, шарканье босых ног, а следом — возмущенный женский вскрик. Генерал тревожно приподнялся на стуле, но в комнату уже вошла его жена. — Заинька, Иван Тимофеевич, да что ж такое! — жалобно заговорила она. — Опять наши чингачгуки неглиже явились! — Здравствуйте, Александра Александровна! — заулыбался Максим. — А, здравствуй, здравствуй, — ласково закивала старушка. — Иван Тимофеевич, их человек десять, в саду ждут! — Привыкнуть уже пора, милая, — усмехнулся Беляев в усы. — Да ведь в город они хотят, Иван Тимофеевич. Опять ведь арестуют бедолаг, у них, простите, только спереди прикрыто слегка! — Так выдай им штаны, голубушка. — Нету больше, Иван Тимофеевич! — Что ж ты будешь делать… Ну пижаму тогда. Найдется у нас пижама? — Парочка даже найдется… В комнату заглянул пожилой индеец, одетый лишь в набедренную повязку. Увидев Беляева, он радостно улыбнулся и поклонился. — Великий Белый Отец, Алебук, приветствую тебя, — почтительно проговорил он. — Не трать так много слов, гость издалека, — улыбнулся генерал Беляев, тоже переходя на чимакоко, — садись и рассказывай, что нового происходит в Чако… …Александра Александровна внесла самовар. Макс молча сидел над чашкой, слушая стариков. Те все говорили — о скудном урожае, о рыбалке, о том, что гринго поставили нефтяную вышку прямо на водопое, и охоты теперь в тех местах нет, зверь уходит, и индейцам приходится забираться все дальше в болота, чтобы добыть мясо… Иван Тимофеевич кивал, делал иногда пометки в потрепанном блокноте. |
