|
– Я найду его, господин Дорнброк. Только с вашей помощью я бы сделал это значительно быстрее... Вы же отец, господин Дорнброк... Дорнброк закрыл глаза, давая понять, что он очень устал. – Итак, вы считаете возможным самоубийство вашего сына? – тихо спросил Берг. – Вы, отец, считаете это возможным? И Дорнброк, не открывая глаз, ответил: – Да. ...Берг знал теперь почти все о последнем дне Ганса Дорнброка. Он опросил сорок семь свидетелей и сейчас имел точную схему того рокового дня. Оставался лишь один пробел. Берг знал, что, вернувшись из Токио, прямо с аэродрома Ганс поехал на теннисный корт. Он сыграл два хороших гейма один на один с тренером Людвигом, потом провел шесть геймов в паре с Вилли Доксом, журналистом из Лондона, а после этого, приняв горячий душ, отправился в свое бюро. Берг знал теперь, что секретарь передал Гансу список звонивших во время отъезда. Набралось три странички плотного машинописного текста. Ганс пробежал фамилии, споткнулся на одной – «Павел Кочев. Болгария», поинтересовался: – Кто это? – Ученый из Болгарии. Стажируется в Москве. Хотел встретиться с вами. – Это его телефон? – Да. Но я думаю, что он уже уехал. Звонок был неделю тому назад. – Что ему нужно? – Он не сказал об этом. Он лишь поинтересовался, не можете ли вы с ним встретиться. – Благодарю вас. Попросите ко мне доктора Бауэра. Но Берг не знал, о чем беседовал Ганс с Бауэром, и это был тот главный пробел, который сводил на нет все доказательства прокурора... ...Когда Бауэр вошел к Гансу, по обыкновению подтянутый, улыбающийся, Дорнброк представил себе, как сейчас изменится Бауэр, когда он скажет ему о провале переговоров с Лимом. Ганс знал, что всю предварительную работу проводил Бауэр, и понимал, какой это будет для него удар, – отец простит Ганса, но он никогда не простит провала Бауэру. – Я должен вас огорчить, – сказал Ганс, – наши азиатские планы подлежат переосмыслению. – Да? – удивился Бауэр. – А мне казалось, что там все отлажено достаточно точно. – Мне тоже так казалось поначалу. Однако неразумное упорство китайской стороны... Бауэр перебил его: – Это ерунда, дорогой Ганс! Пусть вас это не тревожит. – Меня это перестало тревожить лишь после того, как я отказал им в паритетности... – Ну, это не беда, – сказал Бауэр, – я уже послал шифровку мистеру Лиму, что Фридрих Дорнброк, в отличие от Ганса Дорнброка, согласен на их условия. Видимо, послезавтра я полечу туда, подпишу соглашение. Лиму прилетать сюда неудобно, вы же знаете – мы здесь на виду... Бауэр сейчас не улыбался. Он смотрел на Ганса с нескрываемым презрением, и лицо его было как маска. – Кто... Кто позволил? – спросил Ганс, поднимаясь из за стола. – Кто вам санкционировал это? – Я же сказал – ваш отец. И группа членов наблюдательного совета, посвященная в Н план. – Я опротестую это решение. – Вы опоздали. Решение утверждено всеми членами наблюдательного совета. Закон против вас. (Ганс вспомнил Исии утром, после того как от нее ушел доктор Раймонд из английской колонии. Она казалась ему прозрачной – так бледно было ее лицо и тонкие руки. Он сказал ей тогда, обняв, что больше никогда над ней не будет радиоактивного облака, и все наладится, и болезнь ее пройдет, и увез ее в тот же день в Токио.) – Я обращусь в прессу, Бауэр. – Пожалуйста. – Это будет скандал. – Скандала не будет. Мы докажем, что вы заболели. |
