|
Пока что я буду отдыхать и думать, как мне найти самого себя в свободном мире. О том, к какому решению я приду, я сообщу через печать». СХВАТКА 1 Кройцман прибыл в Гамбург поздним вечером. Сразу же с вокзала он поехал в дом к адвокату Енеке, который обычно по пятницам собирал у себя близких друзей на «сеансы продления молодости». Приезжали выпускники Боннского университета: «студенты» располагались в баре, а жены студентов, одна из которых, фрау Никельбаум, уже успела стать бабушкой в свои сорок лет, болтали наверху, в холле, где им были приготовлены кофе и мороженое. Кройцман приехал к своему университетскому приятелю именно сегодня отнюдь не потому, что тот приглашал его к себе уже два года кряду. – Зазнался, бурш, – говорил Енеке своим низким рокочущим басом по телефону, – это поразительно, как меняются люди, став членами кабинета министров! Кройцман, я презираю тебя! Более того, я тебя ненавижу! Если ты не приедешь ко мне на уик энд, я обвиню тебя через прессу в высокомерии и зазнайстве! – Хорошо, – ответил Кройцман, – я буду у тебя вечером. Краузе сегодня у тебя? – Конечно! Даже если он засидится в газете, попозже он обязательно придет. Он тебе нужен? – Нет. Мне нужны просто друзья, потому что я здорово устал со здешними стариками. А Блюменталь? – Этот черт громит нас каждый вечер за то, что мы пассивны в борьбе с большевизмом и Тадденом. Конечно, придет. Жду. Имей в виду, я предупрежу Лорхен, и если ты не придешь... – Не пугай меня, бурш. Я и так запуган до смерти. Выпив с однокашниками грушевой водки, рассказав десяток историй о глупости боннской администрации – чем выше рангом руководитель, тем он более беспощаден в оценке ситуации и лидеров, – Кройцман поднялся наверх, поздравил фрау Никельбаум с рождением внука, поболтал с Лорхен и посетовал на занятость Гретты в институте косметики, где она проводит дни и ночи в своей лаборатории. «Хотя, быть может, это и верно, дети ценят работающих матерей... Не то чтобы работающих, а, скорее, отсутствующих в доме – кто спорит, что работа дома самая изнурительная! У тебя есть прислуга?» – «Бог мой, о чем ты говоришь?! Это невозможно. Я была вынуждена сама научиться водить машину – у Енеке идиосинкразия, а шофер просит пятьсот марок в месяц, это ведь невозможно! Раз в неделю ко мне приходит жена консьержа, а все остальное приходится вести самой – и сдачу белья, и прием покупок из бакалеи, и заказ на мойку окон, и вызов реставратора мебели – все сама!» – «А дети?» – «Остальное время – дети... Енеке со своим басом и идиосинкразией; приемы, бакалейщики, которые дерутся у моих дверей за право продавать телятину, и дети». – «Мне очень тебя жаль, Лорхен». Потом Кройцман спустился вниз и, взяв кружку с пивом, подошел к Георгу Краузе, только что приехавшему из своей газеты. – Георг, у меня к тебе дело... – Я примерно догадываюсь, о чем ты говоришь... – Шпрингер уже просил тебя вмешаться? – У меня есть своя точка зрения на события. – И ты ее никак не увязываешь с мнением шефа? – Зачем? У нас есть курс – Германия, ее интересы, этому курсу я следую, а уж детали – это моя прерогатива. Разве ты находишься в ином положении, сидя в министерском кресле? – Почти министерском, – улыбнулся Кройцман, – как правило, ни один из заместителей не становится министром. Выигрывает темная лошадь со стороны, но обязательно со своей новой программой, противоположной той, которой я должен был следовать, замещая моего министра. |
