-  Понятно. А как это связано с твоим заключением в поместье Гордые Орлы?

    -  Напрямую. Я влюблен в другую девушку, и Вольфрам знает об этом. Он сослал меня в Орлы для того, чтобы оградить от встреч с Ирмой.

    -  Кто такая Ирма?

    -  Разве ты не в курсе?

    -  В Мигонии много девушек, Леопольд.

    -  Ирма - самая лучшая, самая достойная, самая… - Фокстерьер не мог подобрать слов.

    -  Я понимаю. Но почему твой дед против? Она что, простолюдинка и не достойна влиться в ряды древней магической аристократии?

    -  Что ты! Достойна! Она - баронесса, дочь Ллуга Молейна.

    -  А-а! Что-то я запамятовал. Знаешь, когда Гермиона является ко мне и начинает трещать как сорока, я ничего не соображаю и могу упустить важные сведения. Так твоя Ирма - чародейка?

    -  Нет. Но и Фероция тоже не чародейка. Вольфраму наплевать на это обстоятельство…

    Язык Леопольда все больше заплетался. Так, глядишь, завяжется в узел. Пес всеми силами боролся со сном, но по всем признакам проигрывал битву. Я подумал, что можно наколдовать ведро ледяной воды и хорошенечко окатить фокстерьера, чтобы он взбодрился. Однако я по-прежнему пребывал не в той форме, чтобы чародействовать по правилам.

    -  Так вот. Однажды Вольфрам вызывает меня к себе и требует, чтобы я немедленно удалился в Гордые Орлы и сидел там, пока он меня не вызовет. Знаешь, сказано это было таким тоном, с таким чувством, так твердо, что я не смог противиться…

    -  Ультиматум?

    -  Он самый. Дед узнал, что я встречаюсь с Ирмой, и разъярился. Еще бы, он хотел, чтобы я встречался с этой баржей, наряженной в платье, а я отказался. Что мне было делать? Вольфрам - могучий волшебник, он способен не только за уши таскать. Однажды, когда мне было десять, я свистнул из его стола трубку и табак, чтобы попробовать… ну, понимаешь. Так Вольфрам, конечно, изловил меня и превратил в богомола. Я жил у него в коробочке целую неделю. И папаша и мамаша (тогда еще живая) ничего не смогли сделать. Они изнывали в муках, наблюдая, как их чадо ведет таинственную насекомую жизнь.

    -  Да-а, нрав у твоего деда суровый.

    -  Ик… это очень мягкое определение, Браул.

    -  Значит, ты нарушил его запрет, - сказал я, - и он превратил тебя в собаку? Я сделал верный вывод?

    -  Верный. Все произошло сутки назад. У Ирмы в доме был прием, ну, обычный такой прием, я бы даже сказал, бал. Ее папаша любит подобные мероприятия, на которые собирается куча всякого народа. В основном высшие богатеи и волшебники-аристократы… Кстати, ты зря не посещаешь такие вечеринки. Там много хороших девушек.

    -  Я скромный труженик чар и зелий.

    -  Так ты никогда не женишься.

    -  Зачем? Чтобы окунуться в море ужаса, в которое отплывает семейный корабль сразу после свадьбы?

    -  Ты неисправимый… - улыбнулся Леопольд. Наверное, настоящие фокстерьеры в жизни улыбаться не умеют. До чего забавно наблюдать, как эта человеческая способность передается собачьей оболочке. - Ладно, иду дальше. Все то время, пока я был в Мигонии, я постоянно вынюхивал, не ищет ли меня Вольфрам. Не прознал ли, что я удрал, нарушив его приказ. Все вроде бы шло хорошо. Мы же с тобой исходили город вдоль и поперек и ни малейшей странности не заметили. Ты ведь не заметил?

    -  Нет.