— Какое вы имеете право, — крикнул Малыш, — выставлять снимки без разрешения? Отдайте мне этот снимок!
Но железная оправа блеснула на него равнодушно: какой-то хулиган мальчишка.
— Принеси квитанцию, — сказал фотограф, — и получишь снимок. Теперь катись отсюда, я занят.
Позади него висели в рамках уже пожелтевшие от дешевых химикалий и времени моментальные снимки короля Эдуарда VIII, в бытность его принцем Уэльским, в морской фуражке, на фоне стереоскопов, Веста Тилли, дающая автографы, Генри Ирвинг, закутанный по случаю сильного ветра с пролива, — целая история нации. Лили Ленгтри была в страусовых перьях, миссис Пенхерст в узкой юбке, английская королева красоты 1923 года в купальном костюме. Не утешало даже то, что Спайсер оказался среди бессмертных.
— Спайсер, — крикнул Малыш, — Спайсер! — Он поднялся из маленькой темной передней пансиона Билли на лестничную площадку, оставляя за собой на линолеуме следы меловых холмов пригорода. — Спайсер!
Подгнившие перила дрожали под его рукой. Он открыл дверь комнаты Спайсера и увидел его на кровати. Спайсер спал, лежа лицом вниз. Окно было закрыто, какое-то насекомое жужжало в спертом воздухе, от кровати шел запах виски. Пинки стоял, глядя на седеющие волосы; он совсем не чувствовал жалости; он был слишком молод для жалости. Он повернул спящего лицом кверху; вокруг рта у Спайсера высыпали прыщи: «Спайсер!» Спайсер открыл глаза. Некоторое время он ничего не видел в полутемной комнате.
— Мне нужно поговорить с тобой, Спайсер!
Спайсер сел на кровати.
— Господи, Пинки, как я рад тебя видеть.
— Ты ведь всегда рад видеть дружка, Спайсер.
— Я встретил Крэба. Он сказал, что ты в полицейском участке.
— Крэба?
— Так, значит, ты не был в полицейском участке?
— У меня там был разговор по душам... о Бруере.
— А не о...
— О Бруере. — Малыш вдруг положил руку на руку Спайсера. — У тебя нервы совсем расшатались, Спайсер. Тебе нужен отдых. — Он с презрением втянул зловонный воздух. — Ты слишком много пьешь. — Он подошел к окну и толчком распахнул его; открылся вид на серую стену. Большая муха билась о стекло, и Малыш поймал ее. Она трепетала в его руке, как крошечная часовая пружина. Он начал одну за другой обрывать ей лапки, потом крылышки. — Любит, не любит, — приговаривал он. — Я гулял со своей девушкой, Спайсер.
— С той самой, из кафе Сноу?
Малыш повернул оголенное тельце у себя на ладони и сдул его на кровать Спайсера.
— Ты знаешь, о ком я говорю, — сказал он. — Ты должен был мне что-то передать, Спайсер. Почему ты этого не сделал?
— Я не мог найти тебя, Пинки. Честно, не мог; Да это было не так уж и важно. Какая-то старая любопытная баба расспрашивала ее.
— А все-таки ты струсил, — сказал Малыш. Он сел на жесткий сосновый стул, стоявший против зеркала, положив руки на колени, он смотрел на Спайсера. Щека его слегка дергалась.
— Ничуть я не струсил, — возразил Спайсер.
— Ты напрямик и вслепую пошел прямо туда.
— Что ты хочешь этим сказать — туда?
— Для тебя существует лишь одно туда, Спайсер. Ты только и думаешь об этом, только это и видишь во сне. Ты слишком стар для такой жизни.
— Для такой жизни? — повторил Спайсер, испуганно глядя на него с кровати. |