|
– Что это за художества? Ким выглянула из-за плеча Строгова. На полу был прочерчен пунктирный полукруг, примыкающий к стене. Внутри полукруга валялись покрытые мумифицированной плотью кости. Ким с интересом присмотрелась, но человеческих останков в этой куче не обнаружила. Крысы, собаки, кошки, летучие мыши, всякая пузатая мелочь. – Мы отметили расположение постоянных аномалий, – ответил Лопес. – Здесь, если не ошибаюсь, притаилась «душегубка». Кучерявый запустил в гиблое место подобранной гайкой. Железка пролетела аномалию насквозь, как ни в чем не бывало. – Да, «душегубку» только своей шкурой определить можно, – пояснил Папаша Линкольн для Ким. – В тоннеле больше таких нет, – сообщил Лопес. – По крайней мере – до сегодняшней ночи не было. Отряд двинулся дальше. – Хорошо идем! – подал голос из арьергарда Кучерявый. – Как по бульвару! Вот если бы всегда так ходить в Зону. – Артефакты все выработали, – заметил Навуходоносор. – Чисто, будто метлой мели. – Святоши хреновы, – согласился Злой. – Мы, дескать, руки об артефакты не пачкаем! Дескать, бережем бессметные души! Дьяволу дьяволово, да? А сами небось подобрали все и выменяли на оружие и наркоту, да? Лопес не стал отпираться. – Добро должно быть с кулаками, – ответил он развязным тоном. – А грехи наши Гуталин отмолит, у него это хорошо получается. Манна небесная на головы нам не сыплется, а жить община как-то должна. – Ну да, – саркастически усмехнулся Строгов. – Грех, совершенный во имя благой цели, грехом не является. Узнаю типичное ханжество всех пришибленных праведников. – Ты меня знаешь, Мигель, – отозвался Лопес. – Какой из меня праведник? – Почему тогда служишь Гуталину? – осведомилась Ким. Лопес высокомерно поглядел на нее. – Ну, призвание у меня такое – прислуживаться ниггерам, веришь? – Не-а, – мотнула головой Ким. – Твои проблемы. Вообще, исповедует у нас Гуталин, а не ты… как тебя там. «Дейли Телеграф», – Лопес поджал губы и отвернулся. – Повежливей с дамой, ты! – донесся из арьергарда голос Кучерявого. – А ты не забывай смотреть по сторонам, а то сдохнешь первым! – не оборачиваясь, бросил латинос. – Кстати, впереди – «комариная плешь». Обходим вдоль стен, но самих стен не касаемся! В них тоже что-то есть. Брошенную гайку словно прихлопнул невидимый молот. Она, расплющенная, тяжело брякнулась на цемент. Ким почувствовала, что ее влечет, словно магнитом, в центр аномалии. Сквозняк, казалось, обдувал «комариную плешь» со всех сторон, по цементному полу скользили ручейки пыли, чтобы, проникнув за проведенную краской черту, растечься тончайшим слоем. – Папаша, я пошел, – сказал Картоха и бросил гайку к самой стене. – Давай, – Папаша Линкольн вытер рукавом пот со лба. – Сохраняем порядок движения. Лопес – следующий. Ким было и смешно, и страшно наблюдать за Картохой. Этот сталкер напомнил ей мима, которого она временами видела в Центральном парке – тот частенько изображал пьяного, идущего вдоль невидимой стены и натыкающегося на невидимые препятствия. Глядя на ухищрения Картохи, Ким подумалось, что она никогда не сможет повторить что-то подобное, и что ее обязательно размажет по цементу, точно арахисовое масло. На цемент брякнулась еще одна гайка. – Чисто, Папаша, – отчитался Картоха. – Я прошел. – Молодец, мужик, – одобрил старый сталкер. – Давай теперь ты, Лопес, двигай поршнями. А потом – моя очередь. Просочился и Лопес. И Папаша Линкольн играючи проскользнул между двумя аномалиями, не подпалив бороды. |
