|
— Налегай! — проорал пират и ожег мою спину плетью. Я изо всех сил навалился на брус. Плеть свистнула снова, и позади меня другой пленник вскрикнул от боли. Всего в главный стержень поворотного механизма вставлялись пять больших стальных рычагов. У каждого трудились пять человек, закованных в цепи. Когда лебедка работает, люди движутся по кругу, налегая на рычаги, зафиксированные примерно на уровне смиренно опущенной головы. — Налегай! — орал пират. — Пошевеливайся! По потным напряженным спинам вовсю гуляла плеть. Мы улавливали движение противовесов, качавшихся на цепях. Без них наших усилий не хватило бы даже на то, чтобы сдвинуть решетку. Пират, расхаживавший с плетью, вновь и вновь пускал ее в ход. Досталось в очередной раз и мне. В каземате подъемного механизма царили сумрак и затхлость. Днем здесь жарко, и мои потные ладони скользят по стали рычага, а ночью может быть очень даже холодно. Воняет нечистотами. Возможно, нам было бы малость полегче, будь у нас хоть какая-то одежда. — Работать! Работать! — гаркнул пират, почему-то на сей раз не сопроводив выкрик ударом. — Не отлынивать! Под нашим напором противовесы пришли в движение. Единственными отдушинами прикованных к механизму узников являются еда, питье и сон. Вода наполняет мелкое углубление, вытесанное в камне возле стены, из которого ее приходится лакать. Корм — иначе нашу пищу, состоящую из пиратских огрызков и объедков, не назовешь — швыряют прямо на пол, и лишь когда сморенные тяжким трудом невольники засыпают, сны приносят им недолгое утешение. Снятся, как правило, рабыни — нежные, чувственные, страстные и покорные. Но увы — крик надсмотрщика вырывает пленников из сладких грез, возвращая их к реальности: холоду, сырым камням, бичу, надсадному труду и тяжким железным оковам. Как и говорил мне Поликрат, никаких красоток рабынь в каземате не было, а если одна, мисс Беверли Хендерсон, и появлялась там, то только в моих снах. Она снилась мне то на городской улице, обернувшаяся, чтобы приветствовать меня, то на рынке, умоляющая купить ее, в то время как я стоял перед помостом с полным кошельком золота. Иногда она принимала облик воровки, пойманной с поличным. И всегда Беверли оказывалась именно рабыней, а не свободной красавицей с Земли. «Мой господин!» — произносила мисс Хендерсон и опускалась передо мной на колени, признавая себя моей собственностью. Один и тот же сон повторялся несколько раз. Точно так же, как это было давным-давно, на Земле, когда мы сидели с ней в ресторане. На ней было белое атласное платье с открытыми плечами, в руках — вышитая бисером сумочка. Дрожащий свет свечей подчеркивал ее красоту. Закончив ужин, я расплачивался по счету, после чего говорил ей: «Раздевайся! Я сделаю тебя рабыней!» «Это невозможно!» «Ты ошибаешься, очень даже возможно». «Как я могу ошибаться? Ведь рабовладение давно отменено!» «Очень просто. Нельзя отменить то, что заложено в человеческой природе». «Но это общественное место». «Ничего страшного». Растерянная мисс Хендерсон оборачивается к мужчине, сидящему за соседним столиком, и говорит: «Вы только послушайте, какой ужас! Этот тип хочет сделать меня рабыней!» «Ничего страшного, — повторяет мои слова посетитель ресторана, — ты и есть рабыня». |
