|
Он покраснел. На этот счет разноречия не было. А краснел он разом, словно вся кровь бросалась ему в лицо. В тот же миг в наступившей тишине стало слышно, как он дышит. Стоя перед ним, бесстрастный, но бледный Терлинк протягивал к нему бокал шампанского жестом, каким святые с витражей протягивают распятие страждущим. Кто-то в глубине зашелся в приступе нескончаемого кашля. Леонард поднял руку. Йорис смотрел ему в глаза холодным и жестким взглядом. И тут все увидели, как ван Хамме, который всегда был самым значительным лицом в городе, принял фужер из рук своего врага. Рука его дрожала. Он отступил назад, прошел через одну из групп собравшихся, на мгновение оперся о стол и - вероятно, машинально, потому что у него пересохло в горле, - отпил глоток шампанского. Еще через несколько секунд он ушел, и вскоре все услышали, как заработал мотор - его большой американской машины. Кое-кто утверждал, что Терлинк уронил: - Сволочь! Но если Йорис, жуя свою сигару, что-то и процедил, никто не мог похвастаться тем, что разобрал слова. Когда он вернулся от матери, куда ездил, чтобы поздравить ее с Новым годом, было уже около полудня. В столовой, служившей также гостиной, пахло легким белым вином, которым г-жа Терлинк угостила соседок, явившихся к ней с поздравлениями. Здесь тоже стояли сухое печенье в форме полумесяца и грязные рюмки. Из кухни вышел молодой человек в форме цвета хаки и неловко - он считал такие излияния смешными - выпалил: - С Новым годом, крестный! Пусть все ваши желания... Он торопливо подставил Терлинку свои впалые щеки, затем слегка коснулся губами его щек. - С Новым годом, Альберт. Тебе дали-таки увольнительную? - Я договорился с вахмистром, - вульгарно подмигнув, ответил гость. Тереса была в черном шелковом платье с огромной камеей на груди. - Что ты еще наделал, Альберт? - осведомилась она тем тоном, которого было достаточно, чтобы приправить унынием любое мгновение жизни. - Схватил четыре дня гауптвахты: обер-вахмистру не понравилось, как у меня начищена сбруя. Ладно, пусть новобранцы драют сбрую. Но чтобы старослужащий... Если не считать немногих затененных мест, гололед всюду сошел, и по площади черными зигзагами стекали ручейки воды. Трезвонили бесчисленные колокола. Из "Старой каланчи" выходили принаряженные посетители: все выпили сегодня малость больше, чем обычно, все торопились ко второму завтраку. Мария приготовила жареную курицу. Дверь в кухню была распахнута. Запахи смешивались, и в конце концов получался один-единственный - запах Нового года. Альберт носил форму с непринужденностью, обличавшей в нем старослужащего и озорника. Вероятно, на здоровье он не мог пожаловаться, но еще не возмужал и, должно быть, недостаточно много спал. Он был бледен той скверной бледностью, которая выдает завсегдатая пьянок в маленьких остендских кафе. Известная лихорадочность в глазах, не слишком приятная ирония. - Все ваши чудаки уже промаршировали? - спросил он Терлинка, который снял сюртук и остался в рубашке, обнажив два ослепительных пятна манжет. Бургомистр промолчал. Альберт безусловно был единственным, кто мог позволить себе такую бесцеремонность в его присутствии. Он это знал, чувствовал себя как дома. Как мальчуган, все трогал руками, открывал ящики шкафов и коробки. |
