– Ты в самом деле готова признаться в своих гнусностях?
– Муки заставляют произносить слова, – сказала Пруденс. – Просто слова.
– Муки! – Шелгрейв взмахнул руками. – О чем это ты бормочешь? Разве я мучаю свою подопечную? Я никогда не пролью ни капли крови, которая связывает ее с моей женой. Но ради ее исправления, ради спасения ее души я приказал, чтобы ей не позволяли спать – и она могла бы как следует подумать о своем грехе и раскаяться; ничего более не было в моих мыслях. – Он обратился к Дженифер: – Ну, рассказывай, что же случилось на самом деле?
Она подняла измученное лицо.
– Если я смогу поспать…
– Разумеется, разумеется! Ты получишь все, что требуется твоему телу, и оно излечится после очищения души, когда ты освободишься от яда, текущего в твоих венах. Эй, не засыпай прямо сейчас! Ну! Поклянись на Библии, что скажешь правду, не утая ничего! Ты понимаешь? Тебе дается надежда на спасение!
– Понимаю… я думаю… не знаю, что я думаю, – хрипло прошептала она. – О, принесите Библию, дядя, я поклянусь на ней хоть сто раз! Хоть сто раз, если после того я смогу лечь и уснуть!
КАБИНЕТ ШЕЛГРЕЙВА
Это была большая комната, уставленная тяжелой мрачной мебелью. Книги, отличные картины, бюст Катона Старшего, камин ничуть не смягчали ее суровости. Сквозь открытые окна виднелось темнеющее небо и доносилась песенка кузнечика.
Хозяин кабинета сидел у письменного стола и что‑то писал новомодным стальным пером при свете лампы со стеклом. Стук в дверь заставил его оторваться от дела.
– Входите! – крикнул он. Появился дворецкий и доложил:
– К вам преподобный Нобах Баркер, сэр, помощник пастора из нашей церкви в Лидсе.
– Я знаю, кто он такой, – сухо откликнулся Шелгрейв. – Нам с ним нужно будет поговорить… не позволяй никому мешать нам до ужина, будь то хоть сам генерал Кромвель!
Он встал навстречу гостю.
– Добро пожаловать, друг мой. Рад, что вы пришли.
– В вашей записке был намек на то, что дело весьма серьезное, – гнусаво ответил гость.
Хотя Баркер и был человеком достаточно молодым, он казался почти стариком благодаря сутулым плечам, круглой лысине, впалым щекам и шаркающей походке. Глаза его походили на серые ледышки. На фоне тускло‑черного костюма белый шарф выглядел серым.
– Да, и я взываю к вам как к брату во Христе, – сказал Шелгрейв. – Конечно, я мог обратиться за помощью и к кому‑нибудь другому, но вас я хорошо знаю и доверяю вам. Садитесь же, садитесь! Вот кофе, только что доставлен из Генуи… Вы предпочитаете с сахаром и сливками, насколько я помню.
– Давайте не будем тратить время на болтовню о мирских вещах, – ответил Баркер, устраиваясь на краешке кресла. Шелгрейв поджал губы.
– Болтовня помогает мне забыть о Дьяволе. Он подкрался слишком близко, и я должен сражаться с ним, в то время как мои глупые соперники ищут возможности досадить мне. Как мало существует людей, на которых я могу положиться! Моя собственная родственница…
– Кто? Дженифер? Я не видел ее в церкви в субботу. Мне сказали, что она нездорова.
– Да, и это отвратительная болезнь, вроде опухоли, которую нельзя вырезать самой острой бритвой. Но мой долг – попытаться излечить… ради страны и нашего святого дела. Но вы не знаете сути дела, Нобах. Я объясню.
Разлив кофе по чашкам, Шелгрейв уселся напротив своего гостя.
– Вы постоянно оказывали мне покровительство и всячески помогали мне с тех пор, как я начал проповедовать, – сказал Баркер. – И я признателен Господу за то, что он именно вас избрал орудием помощи такому недостойному, как я. |