После завтрака я уехал по делам.

    Теперь, когда у нас, наконец, появились документы, нужно было начинать наседать на дворцовую старуху Маканью Никитичну.

    Связь с ней я мог поддерживать только через истопников, а общение с ними требовало много времени и здоровую печень.

    В трактире, в котором я их постоянно встречал, ни Иванова, ни Евпатия не оказалось. Я, пристроившись в уголке, терпеливо ждал, когда неиссякаемая жажда приведет кого-нибудь из истопников в питейное заведение.

    Пока же заказал себе чая. Он уже давно был известен в России, но пока еще не приобрел будущую общенародную популярность и, как напиток, считался почти экзотикой.

    Ввозился чай исключительно из Китая, пока еще его единственного производителя, и весь экспорт в нашу страну составлял чуть больше тысячи тон в год. В глубинке о нем еще и слыхом не слыхивали, но в обеих столицах его пили уже все сословия. Ничего особенного в том, что я попросил полового заварить его покрепче, на мой взгляд, не было, и я тем более удивился, когда напротив моего стола возник очень внушительный полицейский чин.

    -  Значит, чаек попиваем? - спросил он, глядя пронзительным, все понимающим взглядом. - Тэк, тэк!

    Будь я на нелегальном положении, такой рентгеновский прием возможно и произвел бы на меня впечатление, теперь же я только слегка кивнул, подтверждая глубину проникновения полиции в сущность идеи.

    -  А в холодной не хочешь посидеть, басурманин?

    Надо сказать, что я впервые столкнулся с таким неприкрытым проявлением национализма, и это меня задело. На двести двадцать тысяч жителей столицы двадцать пять тысяч были иностранцами, четверть российских аристократических родов составивших славу нашего отечеству, имели восточные корни, и не какому-то олуху было раздувать межнациональную рознь.

    -  Тебе чего нужно, служивый? - спросил я, глядя в упор на полицейского офицера в звании прапорщика.

    Как и любому служителю закона, такая фамильярность прапорщику не понравилась. Он строго посмотрел на меня и приказал встать.

    -  Чего ради? - спросил я, не двигаясь с места.

    Полицейский начал надуваться, благо это позволяли его габариты.

    -  Ты как с властью говоришь, щенок?! - в полный голос закричал он безо всякой подготовки. - Пошли в холодную, я там с тобой разберусь!

    На нас обернулись все присутствующие, и общее внимание еще больше раззадорило прапорщика.

    -  Пошел вон, отсюда! - ответил я, наливая себе новую чашку чая.

    Однако полицейский не последовал доброму совету и остался стоять на месте, возвышаясь надо мной, как гора над мышью. Он внимательно осмотрел меня и довольно ухмыльнулся:

    -  Сдается мне, это тебя татарчонок, начальство велело сыскать! Вот, что значит, на ловца и зверь бежит! В точности тебя ищут: малоросл, худощав, татарской наружности, семнадцати годов. А ну поднимайся, басурманово племя.

    Описание оказалось хоть куда. Во всяком случае, я под него подходил один к одному. Я быстро осмотрелся, выход был далеко, народу в трактире много, если побегу, то непременно какой-нибудь доброхот задержит. Осталось попытаться блефовать.

    -  Ты знаешь, наглец, с кем разговариваешь! - начал я, вставая из-за стола. - Да я тебя в Сибирь упеку!

    К сожалению, ни тон, ни угрозы на прапорщика не подействовали, наоборот, разозлили. И вообще, мой оппонент оказался человеком не только наглым, но и решительным.