* * *

    Здесь, на самой границе с мусульманским миром, стоит город Баниас, много раз переходивший из рук в руки. Сейчас он принадлежит коннетаблю Королевства, Онфруа Торонскому. Коннетабль стар, но крепок, несгибаем. Надежный и преданный человек, думает король. Это он думает всякий раз, когда вспоминает о коннетабле.

    У коннетабля есть, впрочем, и слабость: он очень чувствителен. Он жалеет женщин - у них трудная доля; он жалеет детей - каково-то придется им в жизни; он жалеет даже своих сарацинских рабов и всеми силами старается дать им свободу вместе с христианской верой. И стоит ему услышать об истинно добром деле или, напротив, о чьем-либо бесчестии, как прозрачные слезы с готовностью проступают на его ясных глазах.

    Онфруа пытается объяснять свою чувствительность обыкновенной стариковской слабостью, но все его объяснения - сплошная ложь и пустые отговорки: он был таким всегда, даже в ранней молодости.

    В далекие времена, теперь уже незапамятные, отец коннетабля продал все, что имел, чтобы отправиться в Святую Землю - в поисках иной доли. Тогда он носил свое старое имя - Хэмфри. И почти сразу брат святого Хранителя Гроба заметил этого отважного рыцаря и подарил ему недавно построенный замок Торон. С тех пор Хэмфри и его потомки, называемые на иной лад, «Онфруа», владеют Тороном и Баниасом и, преданные рыцари Иерусалимских королей, сторожат для них границу.

    С нынешним Онфруа в Тороне живет его внук, тоже Онфруа - четвертый этого имени. Еще не воин, еще не рыцарь. Жаль, если станет монахом - ибо имеет к тому склонность, - потому что других наследников мужского пола в Тороне нет.

    От Баниаса тянутся богатые, хорошо возделанные пашни, а к югу плоскогорье рассекается узкой долиной, над которой высится крепость, замок Торон, родовое гнездо - колыбель рода, который насчитывает лишь четвертое поколение. Здесь начинается лес Баниаса - лавровые рощи и плодородные пастбища, королевские бедуины платят хороший налог за право не уходить отсюда со своим скотом. Года не проходит без того, чтобы кто-нибудь не явился упрашивать короля отдать ему эту землю под посевы, но король неизменно отказывает.

    Это благословенные места. Точно ласковая женщина, они благодарно льнут к человеческой руке, и малейшая забота о ней расцветает изобильнейшими плодами.

    Шатонеф, возведенный очень быстро, в течение одной зимы, твердо врос в почву толстыми серыми стенами. Все пошло в ход: и валуны от древних построек, и камни от того замка, что стоял здесь некогда и был разрушен. По углам стен - короткие квадратные башни. Внутри - голо, но надежно. Пустые стены сразу обросли гарнизоном. Шестьдесят орденских братьев и полторы тысячи тех, кто получает жалованье от короля.

    Стены просторной трапезной увешаны шлемами, разрисованными щитами, золочеными кольчугами - всем, что победоносные рыцари сорвали со своих поверженных врагов. Словно разъятые на части сарацины, взирают они на своих победителей. Тщетно тянутся пустые рукава к изогнутым мечам. Слепо таращатся прорези шлемов, и иной раз глядеть на них бывает жутко, словно там до сих пор обитает потаенная злоба.

    Король живет в замке вместе с остальными, у него маленькая келья в стене, возле часовни, и там едва помещается соломенный тюфяк на узеньком ложе. Брат Одон лично стучит в его дверь каждую ночь, поднимая для участия в богослужении. Король не поет, только слушает. Первые солнечные лучи вторгаются в тесное пространство часовни, раздвигая его, сливая с бесконечностью.

    За братской трапезой король сидит рядом с магистром, чуть в стороне. Тростник на полу - вчерашний или позавчерашний, истоптанный, источает сладковатый запах, от которого во рту течет слюна.