-  Тогда Старец направил к королю другого своего человека. Очень дурно одетый, чумазый, с черными зубами, - задумчиво говорил брат Одон. - И лошадь под ним была тощая. Скалилась, точно затравленный волк, и рычала, как будто просила сырого мяса. Этот человек закричал - он хорошо знал речь франков, только коверкал его так, словно ему неприятно держать во рту слова нашего языка, - что Старец, его пославший, требует выдать виновных.

    А король Амори, ваш отец, и сам был очень прогневан. Он повелел выдать этому человеку самые лучшие одежды и масло для умывания, и угощал его из собственных рук, прося извинений. Затем король Амори вызвал меня и показал мне того человека, и сарацин втайне от короля улыбался мне наглой улыбкой. Знаете, что я вам скажу, мой государь? Тот человек был совершенно счастлив. У него глаза сияли. И вовсе не потому, что король сидел с ним в одном зале и разделял с ним хлеб.

    Король Амори потребовал, чтобы я отдал ему виновного в этом злодейском убийстве. Но я не мог выдать орденского брата, который повиновался моим приказам. Я только проклял его в мыслях своих за то, что он убил не всех.

    А вслух я сказал королю: «Мой государь, это злодейское нападение совершил один брат именем Готье, он - рыцарь тупой и одноглазый. Не королю судить его. Он - тамплиер и предстанет перед судом орденского капитула». Вот что я ему сказал.

    Я наложил на брата Готье епитимью за убийство - какую счел достаточной. Ибо брат Готье - духовное лицо, и окончательный приговор может вынести ему только Папа Римский. И письма для Рима уже приготовлены и ждут отправки. «Вы не смеете касаться ни орденских братьев, ни их имущества, - сказал я королю, - я запрещаю вам и вашим баронам притрагиваться к ним!»

    Но покойный король Амори был великий сутяга и потому продолжал настаивать на своем. Разве я мог, государь, отдать своего человека, пусть даже тупого и одноглазого, на расправу, чтобы король казнил его, как пожелает, в угоду сарацинам?

    Брат Одон усмехнулся, и шрам на щеке, вдруг ставший заметным даже под бородой, пришел в беспокойное движение.

    Магистр сказал:

    -  Король, ваш отец, был в такой ярости, что собрал войска и двинулся на Сайду, то самое командорство, где обретался брат Готье.

    Брат Одон опустил голову. Болдуин знал, что случилось дальше: король Амори, его отец, ворвался в Сайду, захватил брата Готье - и сделал это на глазах у брата Одона - и заключил в темницу в Тире. Вскоре пошел слух о том, что король Амори намерен распустить орден тамплиеров.

    -  А брат Готье, - спросил молодой король, - он действительно был таким, как вы рассказали?

    -  Одноглазым - точно, - кивнул брат Одон. - Ну и достаточно тупым, чтобы выполнять мои приказания, не спрашивая о последствиях. А вообще он был добрый рыцарь. Он умер в темнице, в Тире… Хорошо бы вам, вместе с нами, молиться о нем.

    Болдуин вдруг понял, что прямо здесь, в замке Шатонеф, есть еще один или несколько человек, принимавших участие в том памятном убийстве. Великий магистр отдал королю только одно имя - брата Готье, чтобы он своей кровью надежно скрыл от королевского гнева всех остальных.

    * * *

    Пора было уже оставлять новый замок и уезжать в столицу Королевства, но весна - лучшее время года в благословенной Галилее, когда вся земля здесь покрывается цветами, что не ткут и не шьют, но одеты краше царей во дни их славы.

    Вместе с друзьями король, смеясь весело и хрипло, как простуженный ребенок, вылетает из ворот замка: лошади истосковались по свежей траве, а по лесу Баниаса широко разливаются зеленые моря.