«Зачем тебе в Чехословакию?» – спрашивает чешская собака. «Я хочу есть, – отвечает польская. – А зачем тебе в Польшу?» «Я хочу лаять», – отвечает собака из Чехословакии. Свобода слова должна давать место для противоречащих друг другу мнений, включая необходимость выживать в этом жестоком мире и при этом противостоять жестокости.
За помощью в решении этой проблемы можно обратиться к свидетельствам писателей, которые подвергались цензуре при авторитарной власти сравнительно недавно. Более старые воспоминания вроде известного «Дневника» А. В. Никитина середины XIX века или документы, просочившиеся из коммунистических стран, например «Черная книга цензуры ПНР» (Czarna księga cenzury PRL), дают дополнительную информацию, но мемуары известных авторов делают доступным личный опыт столкновения с цензурой, особенно его психологическое измерение, которое труднее всего уловить, – опыт самоцензуры.
Возьмем описание Александра Солженицына в книге «Бодался теленок с дубом», опубликованной в 1975 году, после высылки писателя из Советского Союза. Открывая ее, ожидаешь услышать глас пророка, вопиющего в пустыне, и не остаешься разочарованным, потому что Солженицын говорит, как Иеремия. Тем не менее он описывает свой опыт в удивительной манере: это резкие, точные, ироничные и много говорящие об обществе наблюдения о том, как функционировала литература в структуре власти сталинистского государства. Впервые мы видим его в лагере. Проведя в подобных местах восемь лет, Солженицын пишет об окружающих его несчастьях и продолжает писать после освобождения, ведя нищенскую жизнь учителя. Он пишет с полной свободой, потому что знает, что все равно не сможет ничего опубликовать. Его слова не прочитают до его смерти, а может и после. При этом писатель вынужден держать свои произведения в тайне. Он запоминает их наизусть, записывает, когда предоставляется возможность, на обрывках бумаги, сворачивает их в трубочки, а трубочки помещает в бутылки, которые закапывает в землю. Рукопись следует за рукописью, а Солженицын продолжает прятать их в самых безопасных и неожиданных местах. Потом, к его радости, Хрущев обвиняет Сталина в излишней жестокости на XXII съезде партии в 1961 году, и Александр Твардовский, редактор «Нового мира», самого влиятельного литературного журнала в СССР, объявляет о своей готовности печатать более смелые работы. Солженицын решает рискнуть. Он переписывает в более мягкой форме повесть, которая в какой-то момент пробьет стену молчания об ужасах лагерей, «Один день Ивана Денисовича», и посылает ее в «Новый мир».
С этого момента рассказ Солженицына приобретает социологический характер. Он описывает всех редакторов журнала, их соперничество друг с другом, хитрости и попытки обезвредить бомбу, которую он им подбросил. Александр Дементьев, интеллигент, двуличный агент ЦК партии, расставляет капканы и возводит барьеры во время заседания редколлегии, но Твардовский сомневается. Как талантливый поэт с крестьянскими корнями, «он предан был русской литературе, ее святому подходу к жизни». И все же он верил в «более важную истину – партийную». В итоге Твардовский преодолел свои сомнения и сомнения подчиненных и вместе с Солженицыным прошелся по его произведению от строчки к строчке, обсуждая возможные изменения. Тот до определенной степени был готов их внести, так как понимал, что текст должен быть изменен, чтобы пройти через тернистый путь, который представляли собой литературные реалии. Сам этот путь описан в книге – чтение рукописи известными литераторами, негромкие дискуссии в коридорах власти, чтение перед Хрущевым на его даче и одобрение президиума Политбюро. Официальные цензоры, прятавшиеся во мраке, пришли в ужас, когда увидели черновики. Но хвалили книгу, когда она отправилась в печать, в последнюю минуту узнав, что ее одобрили в ЦК. |