Лумис разглядывал схему на плакате:

– Но таким образом…

– Таким образом я могу получить сто миллиардов копий молекулы ДНК за день, – подытожил Даллис с весьма самодовольным видом.

– И этими невероятными свойствами обладает только ДНК-полимераза?

– Ну, нет. Так можно сказать обо всех аналогичных полимеразе ферментах, которые активны при температуре до 60 градусов.

– А что, если ДНК претерпела мутацию?

– Что вы имеете в виду под мутацией? – вопрос застал Даллиса врасплох.

– Я имею в виду, что мутаген сделал последовательность нуклеотидов ДНК нечитаемой.

– Понимаю, – Даллис наморщил лоб. – Да, тогда будет дублироваться цепочка с измененной последовательностью. Обманутые нуклеотиды достроят ее в соответствии с перестановкой.

– Даже если мутаген – это тоже фермент?

– Тогда последовательность нуклеотидов будет нарушена на каждом этапе. Как я уже сказал вам, в моей реакции миллиарды шагов. Теперь надо найти возможность контролировать ее и предопределять последующие конфигурации, учитывая огромное их количество. Должна быть какая-то закономерность, которая позволит предсказать дальнейшие изменения. – Даллис оборвал объяснение и посмотрел на собеседника. – Но что собирается сделать RACHE? Создать новое человечество?

Лумис бросил на него мечтательный взгляд и ничего не ответил. Потом крайне неучтиво отвернулся и, даже не попрощавшись, исчез в толпе.

Даллис смотрел на нового знакомого недоуменным взглядом.

– Нужно попросить Джорджа Макгрегора собрать информацию об этом Лумисе, – пробормотал он себе под нос. – И о RACHE.

11. Приговор

Стена оказалась толстой – не меньше длины руки от плеча до кончиков пальцев. Стоило Эймерику и отцу Хасинто зайти внутрь, как в нос ударила отвратительная вонь, к которой примешивался запах серы и уксуса. Едва не поддавшись соблазну тут же уйти, доминиканцы собрали волю в кулак и, придерживая рясы, заставили себя сделать несколько шагов вперед.

Внутри башни ничего не было – только голые стены, тускло освещенные солнечным светом, проникавшим сквозь дырявую крышу. На них виднелась плесень и проделанные на разной высоте небольшие углубления. Сильный ветер закручивался вихрями, бил в стены и, попадая в углубления, приглушенно стонал. Монахи осматривались вокруг; страх боролся с любопытством.

Отец Хасинто, намереваясь получше разглядеть противоположную сторону зала, сделал шаг вперед. Наступил на что-то, поскользнулся и вскрикнул:

– Боже мой!

Под ногами копошились полчища тараканов. Эймерик опустил глаза и тоже не удержался от восклицания. Схватил отца Хасинто за плечи, рывком дернул его назад, наклонился к уху:

– Цистерна! – инквизитор старался перекричать вой ветра.

У отца Хасинто даже ноги подкосились. Оказалось, доминиканцы стояли на узком каменном выступе, опоясывающем стену. А в середине, от края до края, чернела маслянистая поверхность воды, на которой почему-то не было ряби от ветра. Как блестящий черный ковер, с редкими желтоватыми пятнами.

– Смотрите! – отец Хасинто показал рукой в сторону. – Это что?

По-прежнему встревоженный, Эймерик медленно повернул голову. Потом пожал плечами:

– Крысы. Что же еще?

Действительно, по дальнему краю цистерны бегали здоровенные крысы и время от времени шлепались в черную воду.