– Меня? – Эймерик разразился наигранным смехом. – Позвольте заметить, сеньор, что я инквизитор, назначенный Его Святейшеством Урбаном V лично. Никто кроме понтифика не может предать меня суду. Даже находящийся здесь епископ.

Эбайл хотел было что-то гневно возразить, но властный жест брата Франсуа остановил его.

– Мы еще обсудим ваши полномочия, отец Николас, – сказал тот низким, спокойным голосом. – Сейчас вы обвиняетесь в организации восстания во владении Шатийон в сговоре с другими доминиканцами и примкнувшими к вам плебеями; в подстрекательстве жителей деревни к свержению сеньора Семурела и установлению самовыбранной коммуны; в поджоге домов и убийствах. Мы лично убедились, какой ущерб причинен вами всего за неделю, а ведь здесь вас встретили со всевозможным уважением.

Эймерик не ожидал, что дело примет такой оборот. Необходимо было вернуться к главному:

– А известно ли вам, сеньор, что в этой долине живет катарская община, совершающая сатанистские обряды среди бела дня, ни от кого ни скрываясь? Что катары обитают здесь уже не одно десятилетие, время от времени перерождаясь? Что, когда они достигают Совершенства, дух покидает тела, но те продолжают существовать – катары называют их лемурами? Вам известно, что эти горы населены ужасными чудовищами – полулюдьми, полуживотными?

Эймерик вдруг замолчал. При первых же его словах паресы начали хихикать, а потом откровенно захохотали. Смех заразил сидевших на возвышении Шалланов и епископа, который изящным жестом прикрыл рукой рот. Улыбнулся даже сеньор де Берхавель. В конце концов засмеялись все собравшиеся, в том числе и солдаты.

– Перестаньте! – воскликнул красный от возмущения отец Хасинто, выходя вперед. – Этот человек говорит правду!

– Хватит! – Эбайл остановился и вытер слезы. Поднялся, лицо помрачнело, взгляд, пронзающий Эймерика, стал ледяным. – Зачем вы рассказываете нам легенды обо всех орках и мантейонах, в которых верят местные жители? Это что, ваши оправдания? Отвечайте, вы действительно подстрекали население Шатийона к восстанию?

Гнев в душе Эймерика сменился чувством беспомощности. Однако он нашел в себе силы повторить:

– Люди протестовали против податей, которые заставлял платить Семурел, чтобы содержать чудовищ-еретиков Беллекомба.

Молчавший до этого кастелян с усмешкой повернулся к Эбайлу.

– Он называет «чудовищами-еретиками» прокаженных и калек Беллекомба! Я кормлю их с вашего разрешения.

– Это прекрасный пример христианской благотворительности! – учтиво заметил епископ.

– Нет! – Эймерик чувствовал себя загнанным в угол. Психологическое давление толпы всегда вызывало у него раздражение и враждебность. – Я говорю о чудовищах, а не о прокаженных! О монстрах-полукровках! О еретиках, катарах, альбигойцах!

– Альбигойская ересь, – снисходительно улыбнулся епископ де Куарт, – вымерла более века назад, и здесь она никогда не процветала.

– А где эти чудовища? – спросил Франсуа де Шаллан. – Покажете их нам?

– Нет, – тяжело дыша, покачал головой Эймерик и хрипло добавил: – Я их сжег.

– Что я говорил? – торжествующе воскликнул Семурел.

Вне себя от раздражения, отец Хасинто побежал к возвышению, огибая сундуки-скамьи, на которых сидели паресы.

– Я видел этих чудовищ собственными глазами! Каждый житель Шатийона знает об их существовании!

Двое солдат оттолкнули его в сторону.

– Неправда, – робко сказал аптекарь. Потом, поувереннее, добавил: – Я родился в Шатийоне и никогда не слышал ни о чудовищах, ни о еретиках.

– Этот трус был зачинщиком восстания! – воскликнул Эймерик, резко повернувшись к аптекарю и бросив на него свирепый взгляд.