Но время шло, и я понимала, что мне необходимо было перебороть свою идиосинкразию. Моя жизнь в спорте научила меня делать множество самых неприятных вещей, и к тому же я сознавала, что если сейчас не преодолею себя, то этот страх — а это был страх, я действительно боялась увидеть то место, где так трагически погиб мой бывший муж, — останется у меня в душе как мешающая заноза. И я наконец отважилась.

Тем более что, как выяснилось, Алекс ни разу еще не был на представлении и очень хотел на него попасть — со мной, разумеется. Наши отношения после того достопамятного вечера под ласточкиным обрывом перешли в новую стадию, но это не принесло нам разочарования. Это всегда так страшно: влюбиться в кого-то, сходиться с ним все ближе и ближе, а потом, добравшись до того самого момента, который должен стать долгожданной кульминацией отношений, но вместо этого оказывается холодным душем, гасящим и зарождающиеся чувства, и всякое телесное влечение, — разойтись, как абсолютно чужие люди. Нет, у нас с Алексом все было по-другому; все казалось мне таким прекрасным, что я даже стала бояться, как бы чего не случилось, — я в некоторых отношениях суеверна, хотя далеко не до такой степени, как моя тетушка.

Есть еще одна опасная категория мужчин — те, кто, добившись близости с женщиной, сразу теряет к ней интерес. Но в случае с Алексом я этого совсем не боялась: мы шли к пику наших отношений так медленно (по ашукинским меркам, конечно), что было понятно — они для него ценны сами по себе, а не только как прелюдия к физическому обладанию, после котоpoгo до того желанная женщина вызывает только раздражение.

Нет, если что-то у нас с Алексом и изменилось после того, как мы стали любовниками, то разве что мы стали относиться друг к другу как-то нежнее. Мне трудно назвать то, что мы испытывали, любовью, потому что настоящую любовь невозможно ограничить временными рамками, для нас же не существовало прошлого, очевидно, не было и будущего. У каждого из нас были свои отдельные жизни, и пересекались они только в Ашуко. Я очень сильно подозревала, что в Москве у него семья, но не хотела об этом даже думать.

Теперь мы все трое: Вика, Ника и я — находились в одном и том же состоянии; мы летали, мы парили в облаках (я, правда, описала бы свои ощущения по-другому: я плыла по бесконечному разноцветному океану, покачиваясь на волнах блаженства) и не желали думать о том, что будет после Ашуко. Правда, Ника была в самом выигрышном положении: со Славиком я была знакома давно и знала, что у него не было не только жены, но и возлюбленной, ни одна девушка до Ники не могла пробить ледяную броню этого снежного принца. Зато когда его сердце оттаяло, он оказался таким очаровательным возлюбленным, что таяла уже Ника. Впрочем, головы она не теряла — слишком через многое она уже прошла в этой жизни, и слишком большой у нее был выбор — не только как у красавицы, но еще и как у обаятельной красавицы, что вовсе не одно и то же.

— Если даже наш роман кончится в августе, все равно это прекраснейшие мгновения моей жизни, — говорила Ника. — А Славик… Он такой искренний и чистый… И к тому же, — тут глаза ее лукаво сверкнули, — очень быстро учится.

Впрочем, Нику мы видели нечасто. Они со Славиком обладали потрясающей способностью исчезать, как только у нее и у него выпадало одновременно несколько свободных минут. Неудивительно поэтому, что бедный Саша Алешкин чах на глазах.

С Викой было сложнее.