И все равно, несмотря на все, ей было хорошо — она жила, жила бурно, а не просто существовала.

Впрочем, как я ни радовалась за своих подруг, но все мои мысли и чувства в это время занимал Алекс. Тем более что и работали мы вместе. С каждым днем, с каждым часом Великий день Эксперимента приближался, и дел у нас становилось все больше и больше. Впрочем, как всегда, когда я на подъеме, все горело у меня в руках — и при этом я совсем не уставала. Я почти не ела — не хотелось, спала два-три часа в сутки — и была свеженькой как огурчик. Как и ожидалось, все чаще и чаще нам приходилось работать в темное время суток. Аппаратура была почти полностью готова, и мы уже приступили к ночным съемкам.

Дельфины, как известно, никогда не спят, то есть они спят попеременно — то одним полушарием, то другим. Кстати, это открыли наши ученые, и здесь же, в Ашуко, под руководством Рахманова и Лапина.

Ванда говорила мне, что Тахир — не только великий организатор, но и чуть ли не гениальный ученый. Я охотно этому верю, потому что видела своими глазами, как он, прилетев на сутки в Ашуко и пятнадцать минут просидев в Пентагоне, тут же полностью вошел в курс Славиковых опытов с чайками и мгновенно предложил ему использовать один прием, позволивший избавиться от технических помех, с которыми Славик бился целую неделю.

И сам Тахир, и все его ребята, изучавшие сон, научились не спать целыми сутками, — они отдыхали урывками (мне порой казалось, что они умеют спать на ходу, во время еды и даже разговаривая).

Так вот, у меня было такое чувство, что я сама заразилась этой способностью от нашей Аськи — я тоже могла не спать практически всю ночь, работая и развлекаясь, и при этом днем в сон меня тоже не клонило, хотя для него и можно было выкроить время.

В один из таких утренних естественных перерывов, когда вся наша группа во главе с Вандой отдыхала после ночной работы, мы с Алексом и отправились на Дельфинье озеро. Алекс был расстроен: кто-то засветил пленки, заснятые накануне во время пробных съемок.

— Хотел бы я найти того, кто развернул пакет! Только идиот мог подумать, что в нем было что-то съедобное! — возмущался он.

— А какой идиот положил эти пленки в кухонный холодильник? — поинтересовалась я.

Алекс сначала надулся, обидевшись, но через мгновение решил, что обижаться не на что, и предпочел рассмеяться.

— У меня не было ключей от лаборатории, и где бы я нашел их в пять часов утра? — ответил он.

Естественно, поиски злоумышленника ничего не дали: никто не хотел признаться в содеянном и подвергнуться праведному гневу всех членов нашей группы. Я подозревала, что это был кто-то из студентов: эти молодые люди ходили вечно голодные. Я успокоила Алекса, уверив его, что потеря не столь велика. В конце концов, так все время бывает во время биологических опытов — если с аппаратурой все о’кей, то животное не желает работать; если животное в прекрасном настроении и готово к сотрудничеству, то что-нибудь ломается; если же, наконец, и экспериментаторы, и объект исследования, и техника находятся в идеальной форме, то обязательно случается что-нибудь еще.