– Ну… скорее всего, ты будешь возмущаться. Она заинтригованно посмотрела на Тамани в ожидании пояснений.
– А поподробнее?
Тот со вздохом пожал плечами.
– Помнишь, я говорил тебе: опыление для размножения, а секс для удовольствия.
– Да. И?..
– Так вот, на больших фестивалях многие… получают удовольствие.
Глаза Лорел расширились от изумления.
– Правда? – захихикала она.
– Только не говори, что люди не делают то же самое.
Лорел уже собралась рассказать про человеческий обычай целоваться в новогоднюю полночь, но вовремя сообразила, что это несколько иное.
– Допустим, делают. – Она обвела взглядом веселящихся фей. – А если кто‑то из фей женат или замужем?
– Во‑первых, здесь не женятся, а обручаются. А во‑вторых, обычно так проводят время только свободные феи. Обручаются у нас главным образом для того, чтобы продолжить род. Вообще‑то феи не способны к этому до тех пор, пока им не исполнится хотя бы… скажем, лет восемьдесят или сто.
– Но… – Лорел смущенно замолкла.
– Что ты хотела спросить?
– А феи когда‑нибудь обручаются в молодом возрасте? Когда они, например, такие… как мы?
– Очень редко. – Похоже, Тамани понял вопрос, хотя Лорел так и не сумела выразить его до конца. Он пристально смотрел на нее, пока наконец она не отвела глаза. – Но это не значит, что они не могут быть парой. У многих, хотя и не у большинства, есть один постоянный партнер. Например, мои предки семьдесят лет провели просто как пара и только потом обручились. Обручение отличается от женитьбы в мире людей. Это не просто заявление о выборе партнера на всю жизнь, но и желание образовать семью, завести саженец.
Лорел смущенно захихикала.
– Надо же, феи задумываются о детях, разменяв первую сотню лет!
– Между прочим, феи достигают зрелого возраста как раз к ста годам и после этого почти не меняются, а вот после ста сорока – ста пятидесяти лет стареют очень быстро, по нашим меркам. Меньше чем за двадцать лет внешность меняется кардинально: например, сначала выглядишь как тридцатилетний, а потом сразу как шестидесятилетний старик.
– А многие доживают до двухсот лет? Мысль о существовании длиной в два века пугала Лорел.
– Практически все. Кому‑то отведено чуть больше, кому‑то чуть меньше, но ненамного.
– И никто не умирает от болезней?
– Очень‑очень редко. – Тамани ласково дотронулся до кончика ее носа. – Для этого и существуют такие, как ты.
– В смысле?
– Ну, не конкретно ты. Я имел в виду Осенних фей в целом. Это как самые лучшие в мире… как же вы их называете… гостиницы? – Он вздохнул. – Подскажи, где лечат больнь!х людей?
– В больницах!
– Точно! Давно я не забывал человеческих слов. Мы, конечно, тоже говорим по‑английски, просто иногда человеческий жаргон напоминает скорее другой язык.
– Но с гвардейцами ты разговаривал не по‑английски.
– Тебе еще не надоели уроки истории? – поддразнил Тамани.
– Нет, не надоели.
Лорел с наслаждением откусила сочный нектарин. Казалось, в Авалоне урожай круглый год.
– Я говорил с ними на гэльском. В те времена, когда феи больше общались с миром людей, в нем царил этот язык. Например, мы позаимствовали у людей слово «фер‑файре», означающее «охранник», или «страж». А теперь оно прочно вошло в наш обиход.
– А почему сегодня феи говорят только по‑английски? Ведь существуют врата в Египте и Японии. |