Сегодня мы пообедаем на славу! (Пробует соус).

ФЛОРА: Ты поставила котел для макарон?

ВИОЛА: Да.

АТТИЛИО: Дон Дженнаро, Винченцинно нет?

ДЖЕННАРО: Он пошел выполнить поручение дона Альберто, Винченцо знает пьесу, он уже играл роль Паскуале. Но у нас не хватает одного актера. Мы уже сократили три роли. Такие пьесы невозможно ставить. Говорят: актеров должно быть мало, вас должно быть мало, и не хотят платить, а пьесы хотят хорошие. (Пауза). Нам не хватает в финале бригадира карабинеров. Кто будет арестовывать меня сегодня вечером?

АТТИЛИО: Как же быть?

ДЖЕННАРО: Заменим его письмом. Вставим в начале пару разъяснительных реплик. Андреа и бригадир друзья детства, и бригадир может дружить с Андреа, поскольку Андреа не отъявленный преступник: он совершает убийство, верно, но защищая честь. Итак, прибывает письмо, в котором сказано: «Дорогой Андреа, на столе у меня лежит ордер на твой арест. Ах, как я сожалею! Я не хочу подвергать тебя такому позору и заставлять идти по улицам с наручниками в сопровождении карабинеров. Именем закона ты арестован. Приходи сюда!» я беру узел с вещами и ухожу.

АТТИЛИО: А письмо тебе кто принесет?

ДЖЕННАРО: Никто. Бросят под дверь. Если бы у меня был свободный актер, он играл бы бригадира, не так ли? Подразумевается, что бригадир пожелал помочь близкому другу, но не хочет скомпрометировать себя в глазах людей: ведь все-таки он совершает незаконный поступок. Публика умная, она сразу понимает. Бригадир, наверно, сказал карабинеру: «Ты подсунь письмо под дверь и исчезни». В финале, когда Рузелла говорит: «Святая мадонна!», ты подсовываешь письмо сюда. (показывает на место на полу перед собой). Нет, сюда нельзя: это слишком нарочито. Лучше сюда! (показывает место совсем рядом с предыдущим). Я беру конверт. Минутная растерянность. «От кого бы это могло быть в столь поздний час? О, какое ужасное предчувствие!» Вскрываю письмо, читаю и ухожу. (садится, вытирает со лба пот) Какая жара! Прямо невозможно терпеть! Как только кончим репетицию, пойдем купаться!

АТТИЛИО: «Закрой дверь».

«Закрой дверь».

ДЖЕННАРО: Закрой сам. Встань и закрой. Что, я тебе слуга?

АТТИЛИО: Нет, нет, нет. «Закрой дверь!»

ДЖЕННАРО: Да он совсем обнаглел! Закрой сам.

АТТИЛИО: Нет, вы! Андреа говорит: «Закрой дверь».

ДЖЕННАРО: Ах, это реплика! Ты должен сказать: «Синьоры, репетиция начинается!» настоящий суфлер хлопает в ладоши, чтобы привлечь внимание актеров, воцаряется тишина, и начинается репетиция. Комедиант, учись!

АТТИЛИО: Ну, ладно. (Хлопает в ладоши). Синьоры, репетиция начинается!

ДЖЕННАРО: Итак, (обращаясь к Флоранс, которая села слева), вы лежите в постели под одеялом. Вы больны уже много месяцев, у вас сильный жар, вам тяжело, вы не можете дышать. нет никакой надежды на спасение вашей жизни: бронхит, воспаление легких. вы скорее на том свете, чем на этом. (К Виоле). Ты готовишь отвар для матери, но без волнения, потому что ты готовишь его каждый день уже давно. Ты знаешь также, что на спасение нет никакой надежды, но этот безнадежный отвар все равно нужно готовить. (К Флоранс). Тут вы два раза кашлянете, не утрируя, еле — еле. Кашель тяжелый, сухой. (Виоле). Ты слышишь кашель матери, смотришь на нее, как бы говоря: «Бедная женщина, за что она так страдает! Какое наказание.» Потом смотришь на небо, как бы просишь: «Мадонна, возьми ее к себе!» (К Флоранс). Вы еще раз кашлянете, но на сей раз это должен быть настоящий приступ: глаза у вас вылезают из орбит. (Виоле). Ты замечаешь, как мучается твоя мать. ты страдаешь вместе с ней. когда прекращается приступ, ты облегченно вздыхаешь, словно ты тоже перестала кашлять. тут открывается дверь и вхожу я. (Хлопает в ладоши) Синьоры, репетиция начинается! (Подходит к стульям, заменяющим дверь, и, щелкая пальцами, обращается к Флоранс).