Они поделили пополам яблоко. Они услышали, как в доме над ними проснулись младенцы: короткий плач, потом снова тишина, когда каждый из них получил по груди соответственно. Кольм и Богус пришли к единому мнению, что младенцы скучны и неинтересны.

– Я ночью видел Моби Дика. – Он решился сказать об этом Кольму, который, впрочем, не слишком поверил в это. – Возможно, это был всего лишь старый остров, – признался Трампер, – но я слышал громкий всплеск, как если бы его хвост ударил по воде.

– Ты это все придумал, – сказал ему Кольм. – Это не реально.

– Не реально? – удивился Трампер. Он никогда раньше не слышал, чтобы Кольм использовал это слово.

– Ну да. – Но мальчик выглядел рассеянным – ему было скучно с отцом, и Богусу отчаянно захотелось, чтобы между ними появилось что‑то очень глубокое.

– Какие книги тебе нравятся больше всего? – спросил он Кольма, и ему в голову пришла мысль, что он пытается заигрывать с ребенком.

– Ну, мне по‑прежнему нравится Моби Дик, – ответил Кольм. Может, он просто решил быть с ним вежливым? («Будь вежливым со своим отцом», – Богус слышал, как наставлял Кольма Коут, когда они только приехали.) – Я хочу сказать, что мне нравится эта история, – пояснил Кольм. – Но это всего лишь выдумка.

На пристани рядом с сыном Богус с трудом сдерживал подступившие слезы.

Скоро весь огромный дом над ними проснется, как один гигантский живой организм: исполнит свое омовение, насытится и будет стараться быть услужливым и вежливым. В этой милой неразберихе исчезнет острота восприятия кое‑каких вещей, но здесь на пристани, глядя на теряющееся в тумане солнце, Трампер ощущал все четко и ясно. Теперь туман накрыл собой устье залива и подбирался ближе; он казался таким густым, что невозможно было разглядеть, что за ним. Но словно от озарившей сознание вспышки, Трампер почувствовал, что он мысленно видит, что там.

Богус и Кольм услышали, как в туалете спустили воду, а затем до них донесся крик Ральфа:

– О, эти проклятые собаки!

На втором этаже распахнулось окно, в проеме которого показалась Бигги с Анной на руках.

– Доброе утро! – крикнула она им.

– Счастливого Throgsgafen! – прокричал в ответ Богус, и Кольм подхватил его приветствие.

Открылось еще одно окно, и оттуда, словно длиннохвостый попугай из клетки, высунулась наружу Мэтью. На первом этаже Тюльпен распахнула стеклянные двери в бильярдной, подняв Меррилла над головой. Рядом с Бигги появился Коут. Все хотели вдохнуть свежего воздуха до того, как все накроет сплошной туман.

Дверь в кухню распахнулась, выталкивая наружу Гоба, Лума и Ральфа.

– Этих проклятых псов вырвало прямо в прачечной! – орал он.

– Это все твой пес, – крикнул ему из окна Коут. – Мою собаку никогда не рвет!

– Это, наверное, Трампер, – предположила из бильярдной Тюльпен. – Он не ложился спать всю ночь! Его что‑то беспокоило! Это Трампера вырвало в прачечной!

Богус запротестовал, настаивая на своей непричастности к этому грязному делу, но все принялись орать, что во всем виноват он. Кольм явно остался доволен дурачеством взрослых. Собаки принялись беситься, валяя друг друга в снегу. Богус взял сына за руку, и они начали осторожно, то и дело скользя, подниматься к дому.

В кухне творилось настоящее столпотворение. Собаки яростно грызлись перед дверью, и Кольм, желая еще большей кучи‑малы, пронзительно свистнул в свисток; Ральф громогласно заявил, что виноградинка Мэтью стала больше.