|
.. Вот вы жили с его женой, другой парень ее убил, а его отдают под суд... Тут прямо лопнешь со злости! - Дурачина ты! - воскликнула Фидемева. - Ведь его обвиняют, будто он подговорил Кабадша, убить жену, говорят, он хотел завладеть ее имуществом; а у Кабюша, говорят, нашли часы председателя окружного суда Гранморена, темните, того самого господина, которого полтора года тому назад зарезали в вагоне. Так вот эти два убийства связали вместе и выдумали какую-то темную историю, темнее бутылки с чернилами. Я не могу вам рассказать все подробно, но это было напечатано в газете на целых двух столбцах. Жак рассеянно слушал ее. Наконец он проговорил: - К чему нам ломать над этим голову? Нас ведь это не касается. Если уж судьи не доищутся, в чем тут дело, то мы тем более ничего не узнаем. Бледность разливалась по его лицу, и в раздумье он сказал: - Жаль только бедную Северину... Ах, бедная, бедная женщина!.. - А вот я бы... - резко сказал Пекэ, - у меня у самого есть жена, и если бы кто-нибудь вздумал до нее дотронуться, я задушил бы обоих: и ее и любовника. Пусть бы мне потом отрубили голову, наплевать мне на это. Снова водворилось молчание. Филомена, наполняя рюмки, принужденно, рассмеялась, пожимая плечами. Но на самом деле она была не на шутку испугана и искоса наблюдала за Пекэ. Он страшно опустился, был очень грязен и ходил положительно в лохмотьях с тех пор, как тетушка Виктория, из-за перелома ноги став калекой, должна была оставить свою службу сторожихи в дамской уборной парижского вокзала и поступила в богадельню. У Пекэ не было уже снисходительной и матерински заботливой хозяйки, снабжавшей его пятифранковыми монетами и чинившей ему белье для того, чтобы гаврская любовница не могла обвинять ее в неряшливости. Филомена, очарованная щеголеватостью и чистоплотностью Жака, посмотрев на Пекэ, поморщилась. - Неужели ты собираешься удушить свою парижскую жену?! - осведомилась она, поддразнивая кочегара. - Едва ли только кто-нибудь решится ее у тебя похитить!.. - Все равно, ее или другую! - проворчал Пекэ. Филомена чокнулась с ним и продолжала шутливым тоном: - За твое здоровье. Смотри же, принеси мне твое белье, я его выстираю и починю. Ты теперь в таком виде, что не делаешь особенной чести ни мне, ни ей... За ваше здоровье, господин Лантье! Жак вздрогнул, как будто его разбудили. У него, не было никаких угрызений совести; с тех пор, как он убил Северину, он испытывал облегчение, чувство физического покоя, но образ ее возникал иногда перед ним, трогая до слез мягкосердечного человека, уживавшегося в нем рядом с бешеным зверем. Он чокнулся и поспешно проговорил, чтобы скрыть свое смущение: - Вы знаете, что у нас скоро будет война? - Быть не может! - воскликнула девушка. - С кем же это? - Да с пруссаками. |
