Я всем сердцем предан господу нашему, но люблю и тебя. Я не считаю, что моя любовь может осквернить мое служение церкви, но что поделаешь, церковь строго блюдет эту заповедь.

Если меня лишат сана, это будет тяжелый удар для моих близких. Они очень гордятся тем, что я священник и распространяю слово божие здесь, в Японии, и мне не хотелось бы огорчать их. Пожалуйста, помни это, и тогда наша любовь будет вечной.

Наверное, это письмо последнее — ведь ты скоро будешь дома.

Я постоянно думаю о нашей вере, о нашей трудной любви и о терпении господа нашего Иисуса Христа.

Да будет мир и благоволение божье над тобой.

В зале ожидания аэропорта Ханэда было полно народу.

Особенно много было встречающих. Преобладали на сей раз родные и близкие девушек, учившихся на курсах стюардесс в Англии.

В Лондоне училось не более двадцати пяти человек, а встречать их пришло человек двести. Будущие стюардессы были за границей всего два месяца, но встречающие так волновались, словно разлука длилась долгие годы.

Торбэк пришел в черной сутане и постарался смешаться с толпой.

Огромный зал ожидания напоминал по размерам городскую площадь. Тут все говорило о далеких межконтинентальных путешествиях. На стене висела гигантская карта земного шара, испещренная красными линиями воздушных рейсов. Лондон, Гонконг, Нью-Йорк, Осло, Карачи — эти пункты были отмечены мигающими лампочками.

В микрофоне то и дело звучала английская речь: сообщали о лондонском рейсе или о посадке на caмолет, идущий в Вашингтон, и диктор перечислял фамилии пассажиров.

Одна стена в зале стеклянная. Сквозь стекло видно огромное летное поле, усеянное огоньками. В сумерках отчетливо видны ряды этих огоньков. Между ними, словно катера в морском порту, снуют машины с зажженными фарами. Под крыльями у выстроившихся в ряд самолетов тоже горят маленькие огоньки. На небе уже выступили первые звезды, и лишь над горизонтом еще играют последние отблески потухающей зари.

Стрелки часов подползли к шести. Тут же заговорили репродукторы:

— Через десять минут прибывает самолет из Лондона! К сведению встречающих: пассажиры — ученицы курсов стюардесс задержатся в конторе аэропорта минут на сорок для прохождения таможенного досмотра, проверки прививок и оформления документов. Просим встречающих ожидать в зале.

Все зашумели. Большая толпа хлынула по длинному проходу, ведущему на перрон. Торбэк затерялся в ней. Стараясь не привлекать к себе внимания, он смиренно следовал за людьми, но на его лице не гасла светлая улыбка.

Через несколько минут самолет совершит посадку. У Торбэка бешено стучало сердце. Среди встречающих были и близкие Сэцуко, но, по-видимому, никто из них так не волновался, как Торбэк. А Сэцуко, наверное, ни с кем так не хотела встретиться, как с ним.

Чтобы немного успокоиться, Торбэк прошел в небольшой зал ожидания, в котором были установлены стереоскопы с цветными видовыми открытками для детей. Детям они очень нравились. Перед каждым из них всегда был маленький пассажир.

У одного из аппаратов, где показывались виды Лондона, нетерпеливо вздыхая и морща личико, стоял десятилетний мальчуган. Ему очень хотелось посмотреть Лондон, но к окулярам уже давно приник какой-то высокий европеец в синем берете и плаще.

Торбэк решил помочь мальчику.

— Простите, — обратился он к мужчине, — этому мальчику очень хочется посмотреть Лондон.