Голос Ланкастера был спокойным, но за этим спокойствием чувствовалось раздражение. Более того, Торбэку казалось, что господин Ланкастер едва сдерживает ярость.

— Потерпите, пожалуйста, еще немного. Ну, пару дней… Я все сделаю.

— Надеюсь. Откровенно говоря, у меня назревают большие неприятности. Если вы не справитесь со своим поручением в самый кратчайший срок, нам всем придется туго. От вашего ответа зависит мое последнее решение.

— Можете не беспокоиться, — машинально выпалил Торбэк, — меня послушают, можете быть уверены. До сих пор мне ни в чем не отказывали.

— Это приятно слышать. — Голос Ланкастера стал мягче.

— Да, я уверен.

— Ладно. Запомните только одно — больше ждать нельзя.

— Понимаю, я постараюсь.

— Даю вам три дня. Я уже говорил, появились непредвиденные обстоятельства. О них я не могу говорить по телефону. Скажу только, что положение очень серьезное, необходимо, чтобы девушка начала работать немедленно.

Все. Голос умолк. Торбэк тоже положил трубку. Ему стало холодно, но на лбу выступила испарина.

Сэцуко беззаветно любила Торбэка. В этом чувстве немалое место занимало ее уважение к его искренности и благочестию. Не последнюю роль играл тут, разумеется, и его сан. Правда, Торбэк нарушал одну из самых строгих заповедей, но ведь нарушал он ее во имя любви к ней, и это ее не очень огорчало. Напротив, это как бы подтверждало силу его любви. На первый взгляд тут было явное противоречие, но, возможно, в этом и проявлялся женский эгоизм.

Женщина считает любовь самым святым чувством. Сэцуко не осуждала Торбэка за нарушение одного из церковных запретов. Она верила в благочестие Торбэка как священнослужителя и поэтому не могла порицать его за нарушение обета, вызванное любовью к ней.

Торбэк вытер платком лоб.

Что ему ответит Сэцуко? О, медлить больше нельзя! Он видел перед собой холодный взгляд коммерсанта.

И, будто откликаясь на его мысли, позвонила Сэцуко. Словно она знала, что Торбэк только что разговаривал с Ланкастером.

— Бэк, это я. Как ты себя чувствуешь? Тм сегодня очень занят?

После возвращения в Японию Сэцуко часто звонила Торбэку. Она уже приступила к своей работе и летала теперь между Токио и Гонконгом.

В Гонконге ей полагалось два дня отдыха, в Токио — тоже два. И как только она возвращалась из Гонконга, сразу звонила Торбэку.

— Я только что вернулась.

— С благополучным возвращением.

Встретимся вечером?

— Конечно.

Ну вот и прекрасно. Сегодня он обязательно передаст ей просьбу Ланкастера. Да, сегодня ночью он скажет ей все. Он должен это сделать. Несколько раз он повторил эту просьбу-приказ про себя, словно заклинание. Ему сперва надо было убедить самого себя.

Проходивший мимо служащий-японец, услышав его бормотание, удивленно посмотрел на него. Торбэк сердито нахмурил брови.

И вот они снова встретились.

Как всегда, в тот же час, в том же месте. Те же ласки и объятия. И все-таки в поведении Торбэка было что-то необычное.

— Послушай, Бэк, — сказала Сэцуко, подняв голову с груди Торбэка и заглядывая ему в глаза. — Мне все время кажется, что тебя что-то беспокоит. Я давно это заметила, а сегодня ты сам не свой. Поделись со мной, что бы с тобой ни было. Скажи, и у тебя станет легче на душе.

Ему повезло: Сэцуко заговорила сама. Ну что ж, надо, наконец, решиться. Все равно от этого Ланкастера не отделаешься, он незримо присутствует и сейчас, попыхивая своей трубкой.

— Хорошо, я скажу, — решился Торбэк. — У меня к тебе есть одна просьба.

— Какая? — Сэцуко подняла встревоженные глаза.