|
Ему пришлось, однако, постепенно умерить прыть своего коня, зная, что тому предстоит дальняя дорога; поэтому у него оказалось достаточно времени, чтобы тщательно обдумать, в каком тоне разговаривать с карликом, дабы выведать у него побольше сведений о виновниках постигшего его несчастья. Он был уверен, что карлик о них что‑то знает. Хотя, как и большинство его соотечественников, Хобби был грубоват, а иногда резок и вспыльчив, ему отнюдь нельзя было отказать в той доле хитрости, которая также присуща характеру шотландца. Из всего. что он видел в ту памятную ночь, когда впервые встретился с карликом, и из дальнейшего поведения этого загадочного существа он заключил, что с помощью угроз и насилия наверняка ничего от него не добьется и только испортит дело.
– Буду с ним поласковей, – сказал он самому себе, – старый Дик – он правильно советует. – Хоть и говорят, что он стакнулся с самим сатаной, но не мог он стать таким воплощенным дьяволом, чтобы Не откликнуться на мое горе. Опять же, говорят, что он порой добрые дела совершает, помогает людям. Постараюсь сдержаться, буду гладить его по шерстке, ну а в крайнем случае, может, и придется взять его за горло. С твердым решением во что бы то ни стало подладиться к отшельнику, Хобби подъехал К его хижине. Старика не было видно ни на камне, где он обычно встречал посетителей, ни за оградой в садике. – Забрался в свою берлогу, – пробормотал Хобби, – не хочет никого видеть. Ну, да я обрушу его лачугу ему на голову, если он не выйдет добром! Потешив себя такими рассуждениями, он стал взывать к Элши, стараясь говорить как можно смиреннее, хотя в его состоянии крайнего возбуждения ему это удавалось с трудом. – Элши, друг Элши! Ответа не последовало. – Мудрый отец Элши! Карлик молчал. – Чтоб тебе пусто было, уродина ты этакая! – пробормотал горец сквозь зубы и затем продолжал вслух тем же смиренным тоном: – Папаша Элши, к тебе за советом пришел несчастнейший из смертных! – Поделом! – отвечал карлик резким и скрипучим голосом из похожего на бойницу окна, которое было проделано рядом с дверью и откуда он мог видеть любого, кто подходил к его жилищу, сам оставаясь невидимым. – Поделом! – повторил Хобби с ноткой раздражения в голосе. – Но почему же, Элши? Разве ты не слышишь, что я говорю тебе: я самый несчастный человек на свете. – А разве ты не слышишь, что говорю я: поделом тебе! Разве я не предупреждал тебя сегодня утром, когда ты считал себя счастливцем, что еще до вечера у тебя будет горе? – Верно, предупреждал, – отвечал Хобби, – потому‑то я и пришел к тебе сейчас за советом: тот, кто предвидит беду, знает, как помочь человеку выбраться из нее. – Я не знаю, как помогать тем, кто в беде, – возразил карлик. – А если бы даже и знал, зачем стану я помогать другим, когда никто никогда не хотел помочь мне? Разве я не лишился богатства, которого бы хватило, чтобы сотни раз купить и перекупить все твои бесплодные земли; лишился положения, которое не сравнится с твоим, как твое не сравнится со званием простого крестьянина; разве я не изгнан из общества, где люди пленяют своим обхождением и блеском ума? Недаром я потерял все это. Недаром я прозябаю здесь пасынком на безлюдных и мерзких задворках природы и сам являю собой зрелище еще более мерзкое, чем все то, что меня окружает? И почему другие черви жалуются тогда, когда по ним проедет колесница судьбы, когда я сам корчусь, уже раздавленный ею! – Ты мог все это потерять, – отвечал Хобби с горечью, – землю и друзей, добро и деньги, – ты мог потерять все, но все же ты не терял Грейс Армстронг, и горю твоему не сравниться с моим. |
