-  Михаил, - обратился я к подошедшему уряднику, - ты говорил, что сможешь достать порох?

    -  А много нужно?

    -  Пуд, лучше два.

    -  Сколько? - удивленно переспросил полицейский. - Зачем нам столько?

    -  Взорвем в имении казарму и, пока там разберутся, что к чему, освободим наших пленниц.

    -  Как можно, ведь там погибнут люди!

    -  Тогда придумай другой способ, как нам впятером справится с сорока вооруженными гайдуками.

    Урядник задумался, потом просветлел лицом и предложил:

    -  А что если нам туда поехать и их усовестить?!

    -  Что? - только и смог сказать я. - Усовестить бандитов?

    -  А что, они разве не православные? Чай, не захотят гореть в геенне огненной!

    -  Ты это серьезно говоришь? - на всякий случай спросил я, хотя было ясно и так, парень не думает шутить. - А снова сесть на цепь не хочешь?

    -  Так меня ж, Лексей Григорьич, заарестовали по ошибке, когда б узнали, что я урядник - отпустили б.

    -  Так, может, тебе туда одному поехать и уговорить магистра и его янычар покаяться? Пусть попросят прощенье у всех обиженных, вернут награбленное.

    -  Можно и поехать, - ответил он. - Может быть, у них совесть и проснется.

    -  Ребята, простите, но вы все здесь какие-то блаженные. Одни ни с того, ни с сего в стельку напиваются, другие к совести взывают! Да идите вы все!

    -  Ладно, поеду за порохом, только мне его задарма столько не дадут, - неожиданно сказал урядник.

    -  На тебе деньги. А о совести при мне больше не поминай! У таких людей, как магистр и Моргун, которого ты недавно видел, совести нет и никогда не было. Для них совесть - это собственное благо.

    -  Чего у них? - переспросил урядник.

    -  Ничего, это я так, про себя.

    Я дал Михаилу деньги и проинструктировал, как не попасть в лапы к гайдукам. Он оседлал последнего оставшегося трофейного коня и поехал в город кружной дорогой, в объезд имения

    Я же навестил Александра Егорыча и штабс-капитана, которые только-только начали подавать признаки жизни и завалился спать.

    Нужно было как-то совладать с разгулявшимися нервами. «Измена», если это можно так назвать поступок Кудряшовой, окончательно выбила меня из колеи. Не то, чтобы я так сильно был в нее влюблен, но оказаться предпочтенным такому уроду, как Моргун, думаю, никакому нормальному человеку не понравится. К тому же, урядник был в чем-то прав, взрывать людей, даже виноватых, будет не самым лучшим поступком моей жизни. Все это еще усугублялось неясной ситуацией с Катей. Если она и правда влюбилась, то мое вмешательство в ее жизнь, да еще такое кровавое, будет ничем не оправдано. Короче говоря, все как-то так сошлось, что наспех оценить то, что я за последнее время делал правильно, что - плохо, не получалось. Чтобы почувствовать свою моральную правоту, мне нужно было иметь уверенность в подлости противника. Одно дело - защищаться, тогда для противоборства все способы хороши, и совсем другое дело - самому нападать, как о таких случаях говорится в Уголовном кодексе, с превышением необходимой самообороны. Именно масштабы такого превышения меня почему-то волновали в тот момент больше всего.